Утро, полдень и вечер - [40]

— По пути сюда, господин прокурор, вы упомянули статью старого закона о бунтах, — сказал Бен Мэллон. — Да, да, понимаю, — заторопился он, видя, что Соумс, собираясь ответить, вынул изо рта сигару. — Вы, разумеется, не говорили, что обвинение должно основываться непременно на этой статье. Но учитываете ли вы все-таки, что эта статья применялась всего один раз почти за восемьдесят последних лет? Возникнут удобные поводы для…

— Мне известны эти поводы, — перебил его Дьюи. — Конечно, данная статья не удовлетворяет нас во многих отношениях. Но из того, что говорил мне Бэрнс по телефону («Так, — подумал Джиг, — спихивает ответственность!»), мне стало ясно, что вам, друзья, требуется что-то такое, что хотя бы косвенно служило законным основанием и давало возможность арестовать всех, кто имел даже отдаленное отношение к бунту, и держать их в заключении до тех пор, пока не минует опасность новых беспорядков.

Бен Мэллон в знак согласия прикрыл глаза.

— Используете вы данную статью в этом деле или нет, зависит от характера улик, которые вам удастся собрать, будет это открытое выступление отдельных лиц или обычный заговор красных. Главное сейчас — оперативность. Повесив в течение двух месяцев двух коммунистов, мы сделаем больше для спокойствия и процветания штата, чем повесив двенадцать коммунистов за год или двадцать четыре за два года. Чем больше вы дадите им времени, тем больше у них будет шансов восстановить свою организацию. Я не отношусь к числу друзей Адольфа Гитлера, но надо отдать должное его умению обращаться с красными. Он не тратил времени даром. Итак, статья может пригодиться, а может, и нет. Давайте посмотрим сначала, чем мы располагаем.

Джиг почувствовал, что настал момент действовать. Опершись на подлокотники кресла, он выпрямился.

— Пока вы обсуждаете юридическую сторону этого дела, я, очевидно, вам не понадоблюсь, — сказал он. — Мне хотелось бы произвести беглый осмотр, если, конечно, мистер Мэллон не возражает. Так мы сэкономим время.

Но Бен не оценил его жеста.

— Сомневаюсь, чтобы это позволило вам сэкономить время, — сухо заметил он. — Однако валяйте. Встретимся здесь же в пять часов.

— Как, вы сказали, зовут этого сторожа? Хесус…

— Того, что в суде? Ландавасо. — В голосе Бена прозвучало предостережение. — Я уже говорил с ним, но, если вы не торопитесь, угостите его пивом, — может быть, язык у него развяжется. Для сведения сообщаю, что он мечтает стать членом партийного комитета штата… Впрочем, не надо, этой стороной дела я займусь сам.

— Не беспокойтесь, на этой стадии я не заключаю никаких сделок. Я выдам себя за скучающего туриста, который ничего не знает.

Джиг уже направлялся к выходу, когда дверь открыл вооруженный помощник шерифа, объявивший:

— Помощник судебного исполнителя Соединенных Штатов хочет видеть шерифа Боллинга.

Джиг пожалел, что поторопился с уходом. Было бы неплохо узнать, в какой степени можно рассчитывать на сотрудничество этого приверженца еврейского Нового курса.

6. Моби Дуглас

Моби Дуглас заглянул в лавку Джоу Старова и выбрал самую большую конфету. Все же он решил зайти за Пончиком в школу.

Дочь его, казавшаяся старше своих одиннадцати лет, была высокой и стройной девочкой. От отца она унаследовала рослую фигуру, а от матери — маленькую голову, вздернутый носик, изящные уши, улыбчивый рот и бархатную кожу. Она не только была вполне самостоятельной, но и присматривала еще за отцом, стараясь заменить покойную мать. Моби и Пончик поделили между собой домашние обязанности. Дочь готовила и чинила белье, что когда-то делала мать, а он убирал в доме и стирал. Кроме того, он помогал дочери делать уроки, впрочем до тех пор, пока не оказалось, что дочь уже может учить отца.

Беда таких крупных и сильных людей, как Моби, заключалась, по его собственному признанию, в том, что слишком уж часто они полагаются на свои мускулы и слишком легко относятся к жизни, пока не наступает время прибегнуть к физической силе. Так было и в то утро, когда он, лежа под автомобилем мистера Элвуда, услышал о беспорядках: Моби лишь с презрением подумал, что белые люди привыкли раздувать панику и делать из мухи слона.

Перед уходом в свою контору мистер Элвуд заметил, что Моби опоздал в это утро на работу, и спросил, был ли он в деловой части города, прежде чем прийти сюда.

— Нет, сэр, я пришел прямо из дому. — Моби не счел нужным интересоваться, чем вызван вопрос хозяина, или объяснять, почему он пришел на работу позже обычного. С утра он ходил по соседям, извещая их о предстоящем суде над Рамоном и чувствуя неловкость оттого, что, созывая на процесс других, сам не собирается туда.

— Что ж, если ты говоришь правду, тебе повезло, — сказал мистер Элвуд.

Лишь спустя много времени Моби обратил внимание на разъезжавшие по улицам машины с вооруженными людьми. Но он продолжал спокойно работать, пока не услышал голос продавца газет, выкрикивавший: «Экстренный выпуск!» Только после этого он оставил масленку, вытер ветошью руки и не спеша отправился за газетой.

Теперь он понял, что происходит. Но его встревожили не столько газетные заголовки, сколько собственная медлительность. Уже не могло быть речи о том, чтобы закончить ремонт машины и доставить ее к конторе мистера Элвуда. Надо было думать о дочери, которая, наверно, сидит в школе перепуганная, потому что все еще помнит страшные дни забастовки, когда они не раз приходили с обыском и грозились арестовать Моби, хотя Алиса умирала от туберкулеза. И все же благодаря Алисе его не арестовали, а лишь несколько часов продержали в полиции. Алиса, видимо, понимала, что, пока она жива, Моби будет в безопасности, и до конца забастовки отчаянно цеплялась за жизнь. А когда он сообщил ей, что забастовка кончилась и рабочие победили, Алиса улыбнулась и, дождавшись поздней ночи, чтобы не испугать спящую дочь, умерла.