Утро, полдень и вечер - [112]

Но очень скоро обнаружил, что оказался в положении парии. Плотники из местных жителей зарабатывали чуть ли не вполовину меньше, чем anglos. Их не принимали в профсоюз, но если они соглашались работать за плату ниже установленной профсоюзом, их считали штрейкбрехерами. Девушки в этих краях не очень охотно водились с мексиканцами. Вуди начал было посещать дансинги, но почувствовал себя там, как рыба, выброшенная на сушу. Он не умел танцевать, как местная молодежь, не умел шутить, как они.

Некоторое время Вуди был подсобным рабочим в государственной индейской школе-интернате. Там он понял, что индейцы так же и даже более интенсивно отчуждаются от своего народа; они перестают быть индейцами, но и белыми не становятся. Научившись высмеивать древние индейские обычаи, они вынуждены возвращаться в резервации, где оказываются чужими. И проходил не один год, пока они заново привыкали к своему кругу.

Вуди подсознательно стремился избежать подобной судьбы. Он решил довести до конца то, что начал в приюте. Остроумие было его основным оружием в общении с людьми, и он воспользуется им, как отмычкой, чтобы проникнуть в мир anglo.

Шутка позволила ему познакомиться с Дженни. Однажды на любительском «rodeo»[166] в окрестностях Идальго он оказался рядом с ней и не столько смотрел на неловких всадников, сколько на очень хорошенькую американку, что стояла слева. В тот момент, когда он тщетно пытался заглянуть в вырез ее платья, она вдруг со смехом повернулась к нему и указала на загон. Смущенный Вуди тотчас решил чем-нибудь загладить неловкость, увидев бегавшую там рыжую собачонку, которая мешала всадникам, лая на «бизонов» и «мустангов» и путаясь под ногами лошадей. Вуди отошел в сторону, вынул из кармана плотничий отвес и сделал из него лассо. Затем он перепрыгнул через изгородь и, оказавшись в загоне, стал гоняться за дворняжкой.

Шутка понравилась всем. Вуди удалось растянуть представление на целых пятнадцать минут. Неуклюже гоняясь за щенком, он несколько раз падал, и толпа, принявшая Вуди за участника состязаний, награждала его дружным смехом. Даже всадники зааплодировали, когда он поймал наконец своего «мустанга» и, вернувшись к зрителям, с поклоном вручил его Дженни.

— О господи! — воскликнула девушка, стараясь удержать вырывавшегося пса. — Это мне-е-е? Вот это да-а-а! Большое спасибо.

Щенок радостно лизнул ее, сбил с носа пенсне и — о, чудо! — Вуди, увидев прелестное лицо девушки, тотчас влюбился.

Лишь много времени спустя Вуди понял, что, если бы не пенсне, никогда бы ему не жениться на Дженни. Ее давно перехватил бы кто-нибудь другой.

Когда отец Дженни — бродячий горняк и старатель — овдовел, у него было четыре дочери. Девочки воспитывались у его незамужней сестры Коры, которая, насколько Вуди мог судить, очень напоминала приютских воспитательниц. Дженни, слывшая в семье красавицей, особенно страдала от тетки, подозревавшей ее в безнравственности. Ее посредственную успеваемость в школе Кора объясняла дефектом зрения, поэтому в восьмилетием возрасте Дженни заставили носить дешевые неказистые очки, которые очень портили ее внешность. Она возненавидела эти очки, а ее успеваемость не только не улучшилась, но стала еще хуже. Девочку считали глуповатой, однако очки настолько расположили к ней Кору, что Дженни примирилась с ними и больше не сопротивлялась.

Со временем очки и вправду испортили ей зрение, поэтому превратились в необходимость. Став взрослой девушкой, Дженни начала стесняться своих очков и заменила их пенсне, которое, как она полагала, придаст ей более солидный вид; в действительности же в пенсне она походила на хорошо сохранившуюся старую деву. Это обстоятельство плюс страх перед лицами противоположного пола, внушенный ей с детства, отпугивали от нее юношей anglo, черпавших понятие о женской красоте из реклам и календарей.

Застенчивость Дженни заставляла Вуди прикрывать ухаживание шутками. Таким способом он рассчитывал отвлечь ее внимание от «гнусных замыслов» смуглолицего метиса, вознамерившегося жениться на белой девушке. Дженни восхищалась его веселым нравом, даже когда его шутки были направлены против нее. Она любила посмеяться, хотя совсем не была подготовлена к этому воспитанием, но и только. Вопреки ожиданиям Вуди Дженни оказалась весьма сдержанной. Он объяснял это цветом своей кожи.

Дженни утверждала, что он неправ, что ей нравятся «смуглые мужчины». Его энергия тоже как будто производила на нее впечатление, впрочем недостаточно сильное, как полагал Вуди… Нельзя сказать, чтобы Дженни была холодна, просто она любила не столько самого Вуди, сколько, как она выражалась, его «испанскую веселость».

Эта фраза почему-то неприятно задевала его. Что ж, придется показать ей, что это такое.

Чтобы заставить Дженни выйти за себя замуж, он сделал вид, будто хочет покончить с собой. Она страшно перепугалась, и Вуди почти поверил в ее любовь. Однако после женитьбы сомнения вернулись к нему: он решил, что Дженни вышла за него боясь, как бы он не привел своей угрозы в исполнение. К тому же ей нравилось умение мужа находить смешное там, где его никто не видел.