Утро красит нежным светом… Воспоминания о Москве 1920–1930-х годов - [43]

Каждый район имел свой трест («общество»), наш носил звучное название БРРОП – Бауманское районное рабочее общество потребителей. Магазины стали именоваться кооперативами. Только и слышно было от женщин с сумками: «Чего в нашем каперативе дают?», «А очередь большая?», «А талоны на крупу отоваривают?» Забот у хозяек заметно прибавилось.

Отец тоже стал пайщиком «каператива» – того самого магазина в нашем доме, где торговали одни женщины, теперь это стал «наш кооператив». Иногда созывались собрания пайщиков, весьма бесплодные: пайщики ругали руководство за отсутствие продуктов, руководство неизменно оправдывалось тем, что на базе «продуктов нет». Так рассказывал отец, пока еще ходил на эти никому не нужные собрания.

Здание Мосельпрома в Нижнем Кисловском пер. Открытка 1920-х гг.

Как раз в это время Максим Горький начал издавать журнал «Наши достижения». В связи с этим злые языки пустили по Москве анекдот: «Знаете ли, что такое заборная книжка? – Бесплатное приложение к журналу «Наши достижения».

Однако заборные книжки просуществовали очень недолго. Их заменили цветными листочками – продовольственными карточками, выдаваемыми каждому потребителю раз в месяц. Для каждой категории едоков был свой цвет, а главное – свои нормы снабжения. Высшую категорию получали рабочие, независимо от квалификации, затем шли служащие, включая инженеров, техников, врачей, низшей категорией были иждивенцы. Дети имели преимущество в получении молока и молочных продуктов. Но как раз их-то не хватало, за молоком выстраивались длиннейшие очереди. Молоко продавалось в разлив, никакого фасованного молока в бутылках или пакетах тогда не существовало, продавцы разливали молоко в крынки и иную посуду покупателя. Очень плохо обстояли дела и с мясом: поголовье скота резко упало.

Однако далеко не все жители Москвы получили карточки. Представители враждебных классов были объявлены лишенцами, и карточек им не выдали. Я долго думал, что лишенец – оттого, что лишен карточек, на самом же деле им становился тот, кто был лишен избирательных прав, – бывший капиталист, недавний нэпман, царский жандарм или иной слуга самодержавия и буржуазного строя. Лишенцами стали и все служители культа.

Однажды у ворот нашего дома стояла бледная, интеллигентного вида женщина с грудным ребенком и девочкой постарше. Она просила подаяния, объясняя прохожим, что им не дали карточек: муж служил в белой гвардии. Женщины сочувствовали, клали в её сумку довески карточного хлеба.

Во дворе вывесили список лишенцев нашего дома. В числе их значился живший в соседнем подъезде инженер-путеец с громкой фамилий Хитрово. Не знаю, за какие грехи его объявили лишенцем: может быть, за дворянское происхождение, или же какое-то время он служил в белой, гвардии. Насколько мне известно, помещиком он не был. Тем не менее Хитрово преспокойно продолжал работать и жить без карточек. Его сына Жоржа воспитывала мать-француженка, она не разрешала ему гулять по двору одному, а сопровождая его, громогласно обучала его французским словам, что вызывало издевки дворовых ребят из пролетарских семей. Когда он подрос и стал ходить один, его спрашивали: «Жора, а почему говорят Франц-узкий, а не Франц-широкий?» Жора со всей серьезностью отвечал, что был такой народ – франки, от которых произошли французы, – он не понял каламбура. В Великую Отечественную войну Жора спасся лишь благодаря исключительному умению плавать. С разбомбленного в Керченском проливе транспорта доплыл до Тамани, После войны служил инженером-гидростроителем.

Продуктовые карточки, почему-то неотоваренные

Однако вернусь к снабжению. Вскоре уравнительная система рационирования продуктов с прикреплением по месту жительства изменилась. Каждое учреждение и предприятие, стремясь ублажить своих рабочих и служащих, вырывало себе какие-то льготы и повышенные возможности снабжения. Появились ЗРК – закрытые рабочие кооперативы и «закрытые распределители» тех или иных организаций. Входить в них можно было только предъявляя пропуск: некоторые товары там продавались сверх карточек, поэтому посторонние были нежелательны. На прилавках иногда появлялись халва, конфеты, фрукты и иные товары, не предусмотренные карточками. Дабы покупатель, даже прикрепленный, не покупал их дважды, на карточке ставился штампик.

Академия наук, Большой театр, всяческие наркоматы обзавелись особо богатыми закрытыми рас предел ителя м и; каждый хотел всякими правдами и неправдами, «по блату» к ним примазаться.

Отец законно прикрепился к закрытому распределителю, находившемуся на Мясницкой улице, в том помещении, где до того и после находился популярный посудно-фарфоровый магазин. С начала первой пятилетки магазин стал продовольственным. От нас это было далеко, но меня часто посылали туда «отовариваться», предварительно строго внушая, чтобы не потерял пропуск, карточки, деньги и не упустил ценного товара, который к моему приходу оказался бы на прилавках. С большой кошелкой я тащился, проклиная всё на свете, по Покровке, Маросейке, Большому Комсомольскому переулку[34] в этот вечно забитый народом распределитель. Отстояв там бесконечные очереди, с туго набитой кошелкой плёлся обратно, опасаясь домашних упреков: что-то сделал не так, купил не то или не купил того, чего надо было бы. Чтобы облегчить путь, придумал себе станции – ориентиры по маршруту, словно был поездом или трамваем: Покровские ворота, Аптека, Красная церковь (Успения – тут-то её и снесли)