Утро красит нежным светом… Воспоминания о Москве 1920–1930-х годов - [44]
В связи с бурной индустриализацией вскоре было понято значение для нее инженерно-технических кадров, в том числе и старых. Сам Сталин призвал к уважительному к ним отношению. Появилось сокращение ИТР – инженерно-технический работник. Если раньше человеком № 1 в стране был рабочий, то теперь почти наравне с ним стали и ИТР. Им предоставили особые, завидные карточки с повышенными нормами, привилегированные распределители – итээровские. Потом появились особые виды карточек – «литер А» и «литер Б». Что за этим крылось – не знаю, мы не получали, но запомнилась острота: «Отныне знатных потребителей разделили на две категории: литерАторов и литерБЕтрров».
В целях скорейшего решения мясной проблемы в 1931 или 1932 году развернулась кампания за массовое разведение кроликов. Доказывалось, что кролик неприхотлив в пище, очень быстро плодится, а мясо его высококалорийно. Москва покрылась плакатами и транспарантами, пропагандирующими усатого кормильца; даже на Историческом музее помню полотнище, показывающее, как из пары кроликов нарождается целая их армия в профессии большей, нежели геометрическая. В связи с этим ходило немало анекдотов, из которых помню только один. Гусь спрашивает кролика: «Что это ты стал ходить с таким гордым видом?» Кролик: «А что же мне не гордиться? Твои предки, гусь, всего лишь какой-то Рим спасли, а мои потомки всю Россию спасут».
Дворовые наши старики, недавние выходцы из деревни, отнеслись к кроличьей кампании скептически. Говорили, что такие опыты были и раньше. В самом деле, кролик плодовит, но вместе с тем легко подвержен заразным, и прежде всего простудным, заболеваниям, всё это кончится массовым падежом кроликов. Так и случилось, после чего «кроличья кампания» мгновенно прекратилась.
В 1931 году в советском торговом мире произошла сенсация: открылись магазины Торгсина. Торгсин расшифровывался как «Торговля с иностранцами». То были нарядные, фешенебельные магазины, необычные для довольно-таки обнищавшей в годы первой пятилетки Москвы. Покупателем мог стать каждый, не только иностранец. В магазинах продавались редкостные, уже забытые было товары, некоторые даже импортные. Магазины разделялись на продуктовые и промтоварные. К скупочным пунктам Торгсина устремились москвичи с остатками фамильных драгоценностей, золотыми обручальными колечками, серебряной посудой, окладами, снятыми с икон. Металл скупался на вес, драгоценные камни оценивались по стоимости товароведами. В обмен выдавались боны. В магазинах Торгсина можно было купить всё, что душе было угодно: белоснежные пшеничные батоны, ветчину, красную рыбу, икру, любые деликатесы вплоть до ананасов. В промтоварных магазинах предлагались ценные ткани, модные костюмы, фасонная обувь. О нарядной женщине говорили: это у ней всё, небось, из Торгсина. Некоторые мои одноклассники хвалились заграничными карандашами и резинками, которые родители купили им в Торгсине. Боны выдавались в Торгсине также в обмен на иностранную валюту.
Магазин Торгсина.
Фотография 1930 г.
Смысл Торгсина был ясен: собрать у населения уцелевшую после реквизиций 1920-х годов (они прекратились) иностранную и царскую (золотую) валюту и драгоценные металлы – всё это было необходимо государству для закупки за границей нужного для индустриализации оборудования. Обесценившийся и не имевший гарантии советский рубль заграница к оплате уже не принимала. Соблазн для населения, снабжавшегося по карточкам, был велик – думается, что идея Торгсина вполне себя оправдала.
Вскоре за Торгсином в Москве открылись коммерческие магазины, где товары, как правило высококачественные, продавались без карточек и в любом количестве, но по повышенным, «коммерческим» ценам. Помню отделы деликатесных продуктов в этих магазинах. Откуда-то всплывшие, словно из небытия, бывшие приказчики от Елисеева и Белова, чистенькие старички в белоснежных халатах и черных кожаных нарукавниках, артистически отрезали блестящими, остро отточенными ножами ломти розовой ветчины, кусочки балыка, отвешивали черную икру, ловко обертывали их тонкой бумагой и изящным жестом вручали покупателю: «Пожалуйте, милости просим». Слюнки текли при этом зрелище.
Напомню мелкий, всеми уже забытый факт из торгово-финансовой жизни Москвы 1932 года. Внезапно из обращения стала исчезать разменная монета. Куда она подевалась – никто понятия не имел. Торговый оборот стал испытывать великие трудности. Заплатишь в кассу ассигнацией, а кассирша сдачи не дает: нет мелочи, жди, когда кто-то заплатит металлическими деньгами. А никто платить не хочет, даже те, у кого есть, стараются приберечь. В трамвае вспыхивали постоянные скандалы: кондуктору все вручают не мелочь, а рубли, у него же нет сдачи. «Я вас ссажу за безбилетный проезд!» – кричит кондукторша, а пассажир в ответ ей сует рублевку: вот же я хочу заплатить, а вы мне сдачи не даёте! – «А откуда я дам сдачи, если все мне одни только рубли да трешки всучивают, поищите в карманах!»
Дело дошло до того, что госбанк стал выпускать книжечки с купонами, равноценными разменной монете. Рублевая книжечка содержала купоны достоинством в три, пять, десять, пятнадцать и т. д. копеек, обязательные к приему в государственных магазинах, кажется, и на транспорте, но точно не помню.
