Утро красит нежным светом… Воспоминания о Москве 1920–1930-х годов - [35]
Метростроевцы на ноябрьской демонстрации.
Фотография 1933 г.
Накануне войны, году в 1939 и 1940-м, меня в числе других отобранных студентов нашего института и некоторых других московских вузов выделили в сводную колонну допризывной молодежи. До этого несколько дней и много часов нас усиленно муштровали на Москворецкой набережной и около военкомата. Во время репетиций, как они назывались, кормили за казенный счет.
На трибуне Мавзолея во время первомайской демонстрации 1936 г.
Слева направо: Л.М. Каганович, Г.К. Орджоникидзе, Е.М. Ярославский, К.Е. Ворошилов» А.И. Микоян, И.В. Сталин, Г. Димитров.
Одеты мы были в свое, гражданское, только поверх пальто заставили надеть ремни и выдали трехлинейные винтовки. Наша небольшая сводная колонна замыкала военный парад. Первый раз я шел правофланговым, который, как известно, равняться не должен, а смотрит только вперед, соблюдая направление, и поэтому я никого на трибунах не разглядел. Второй раз я шел знаменосцем, впереди, и, скосив глаза, увидел машущего рукой Сталина. Приятно было на следующий день прочитать в газетном отчете: «В заключение военного парада строевым шагом, мало чем отличаясь выправкой от кадровых частей, прошла колонна допризывной молодежи» или что-то в этом духе.
Послевоенные демонстрации, в которых я участвовал, не казались мне столь стихийно веселыми и преисполненными энтузиазма, как довоенные. Может быть, я постарел или прелесть новизны для меня утратилась, но что-то в массовых празднествах появилось казенное, заорганизованное. Всё более громоздким и пышным становилось оформление, резко увеличились число и величина портретов Сталина; казалось, вся демонстрация посвящалась только ему одному.
Демобилизовавшись в апреле 1946 года, я уже 1 мая, надев гражданское, шел в небольшой колонне ВОКСа[20] от Грузинской площади через улицу Горького к Красной площади. Молодых мужчин в нашей организации тогда было мало, большинство – женщины. Рядом шли старики и мужчины, по хворости не ведавшие военной службы. Какому-то болвану вздумалось украсить нашу колонну гигантским деревянным макетом ордена Победы. Притом макет этот не снабдили колесиками, его надо было нести на весу, держа на двух древках. Весил он пуда четыре. Естественно, начальник колонны поручил нести макет мне, как недавнему строевику, но напарника найти было нелегко: пройдя метров сто, каждый назначенный покрывался потом и требовал немедленной замены. А заменять никто не мог или не желал. Конечно же, требовать замены мне не пришлось, спасибо, что хоть как-то находили быстро сменяющихся напарников. Так я и пронес тяжеленный макет до самой Красной площади, весь скрючившись, с дрожащими от усталости руками. Женщины еще посмеивались: «Орденоносец», но мне было не до шуток. А на Красной площади военные к тому же орали: «Выше, что же вы такой орден к самой земле опустили!» С затаенными проклятиями бросил я макет у стенки храма Василия Блаженного и, облегченный, радостно помчался домой.
В 1946 году страну постиг неурожай, и народ, наголодавшийся в войну, снова стал страдать от сильного недоедания. Наша организация, занимаясь пропагандой, рассылала фотографии парадов и демонстраций во все страны. Однако почти все снимки демонстрации 7 ноября 1946 года наше начальство забраковало и их никуда не послали. «Почему?» – недоумевал я, глядя на снимки обычных для меня колонн рядовых москвичей. «А ты вглядись повнимательней», – посоветовал мне кто-то из старших и опытных. Я вгляделся внимательней и ужаснулся: на фоне ГУМа брели бедно одетые шеренги тощих полудистрофиков с вымученными улыбками. Что и говорить, сквернейшая пропаганда для Запада!
До сих пор не могу простить себе, что не взял и не сохранил хотя бы одну из забракованных фотографий – ценный документ для современного поколения сытых и хорошо одетых москвичей.
Было в старой Москве зрелище, уже недоступное нынешним поколениям, – ледоход. Современные московские ледоходы таковыми вообще называться не имеют права: лед взрывается где-то в верховьях, и в черте города по Москве-реке плывут уже не льдины, а какие-то жалкие комья снега и мелкое ледяное крошево.
В старину же ледоход был картиной увлекательной, выражаясь нынешним языком, остросюжетной. Запомнился ледоход 1934 или 1935 года, когда, выйдя из кинотеатра «Ударник», я оказался на Большом Каменном мосту и простоял на нем до самых сумерек. Тогдашний мост был и в самом деле каменным, трехпролетным, на двух опорах. Протиснувшись сквозь толпу мужчин и подростков к перилам, я устроился над опорой (или быком, как её именовали в народе), ближней к Дому правительства, лицом навстречу течению, то есть в сторону Крымского моста.
У Большого Каменного моста.
Фотография начала XX в.
Большая Якиманка во время наводнения 1926 г.
Шел густой, плотный, покрытый затвердевшим снегом лед. Прибрежные льдины наползали на бетонные набережные, словно хотели взобраться на них, спасаясь от натиска мощных соседей. Но тут эти льдины начинали крошиться по краям и с обломанными кромками, несколько уменьшившись в размере, продолжали двигаться вниз по реке.
