— Не пойму! — совсем омрачился Звягин и крупно зашагал обратно.
Предчувствие нехорошего, тянущее, как зубная боль, опять охватило его.
В коридоре шахтного здания была тишина и шаги гулко звучали по асфальту. Секунду он поколебался перед дверью, а потом решительно распахнул. Маленькая комната была ярко освещена и сизые крылья табачного дыма плавали над лампой.
За столом, ероша волосы, хмурился председатель шахткома, сбоку, в пальто с поднятым воротником, сидел Кунцов. Он только что возвратился из рудоуправления. У стены, заложивши руки назад, стоял Шафтудинов. Словом — весь треугольник.
Увидев Звягина, Кунцов закрылся газетой, а Шафтудинов поморщился.
— Закройте плотнее дверь! — сказал председатель официальным тоном.
Звягин подошел к столу, остановился, и нерадостная улыбка наползла на его губы. Минуту длилось молчание, и только слышно было, как журчит вода в трубах отопления.
— Та-а-ак, — первым начал председатель, нахмурился еще более и полез в портфель. Достал телеграмму, расправил ее на столе и прикрыл ладонью.
— Вы судились? — отрывисто задал он первый вопрос.
Звягин вдруг засмеялся и сел на стул. С этого мига он сделался совершенно спокоен.
— Судился, товарищ, и осужден на два года!
Кофейные глаза Шафтудинова посмотрели остро и с негодованием.
— А за что? — небрежно вставил Кунцов, не пошевелившись.
— Поднятый воротник, — вспомнилось Звягину. — Ночью, там у крыльца, с Мариной...
И ответил, четко выговаривая слова:
— Я осужден за дело. За несчастный случай на Октябрьской шахте. За свою неосторожность.
Шафтудинов чуть-чуть смягчился.
— Почему же вы не сказали об этом?
Звягин пожал плечами.
— Осужден я условно. Без занесения в трудовой список...
Здесь он поколебался. Сказать об условии или нет? А не все ли равно! И открыл свою тайну:
— Если в течение полугода у меня не повторится несчастный случай, приговор будет снят!
— А если повторится? — с наслаждением подчеркнул Кунцов, — то вы сразу же сядете на два года. Почему же вы все-таки молчали?
— А кому это нужно знать? — усмехнулся Звягин.
— Как — кому нужно! — возмутился Кунцов. И взглянул на соперника ненавидящим и тяжелым взглядом. — Может быть вас не назначили бы на такой ответственный пост!
— Так что же? Снимите!
— Ага, теперь снимите! Накануне работы его снимите! — от ярости он покраснел и бросал озлобленные фразы.
— Вы скрыли свою судимость. А теперь незаметно толкаете штольню к беде. Протащили Хвоща в бригадиры. Вы подбили Фролова на явно невыполнимую работу по проходке печи!
Председатель шахткома метнулся на стуле.
— К порядку, друзья! К порядку...
Телефонный звонок перебил голоса. Шафтудинов с досадой схватил помешавшую трубку и подпрыгнул на месте.
— Ты врешь! — крикнул он в телефон, изменяясь в лице. Глаза его сделались словно щелочки, узенькими и веселыми.
— Когда, когда? — кричал он, теребя телефонный шнур, — сейчас? — и, оторвавшись от трубки, сунул ее багровому и сопевшему Кунцову.
Звягин ничего не понял. Почему секретарь уставился на него? Да так хорошо, приветливо и ласково? Почему протянул обе руки?
— Печь пробита! — ликовал человек с татарским лицом. — Ровно в девять часов! Товарищ Звягин, ты... ты инженер, овладевший техникой! — и ударил по столу кулаком.
Кунцов отшвырнул телефонную трубку и выскочил из комнаты.
Дальше было просто забавно. Люди хлопали друг друга по плечам и хохотали. И трудно было сказать, кто из них более рад!
— Не сердись на него, — подмигнул, наконец, Шафтудинов, — проверить надо!
А взяв ответную телеграмму из Октябрьской шахты, по-дружески попросил:
— Продержись, Лаврентьич, три дня! Продержись, товарищ! Без несчастного случая. А?
Звягин вышел из кабинета ошеломленный. Лампы, как солнца, горели над ним, а голые стены унылого коридора казались мраморными. Угнетавшие опасения рухнули, и, освобожденный, он шел навстречу своим трем дням, теперь без запинки и даже гордо. Так прекрасна сейчас показалась жизнь!
Утром в восемь часов тридцать минут из Центральной штольни вывезли последний состав вагонеток с углем.
Инженер Вильсон махнул рукой, и стоявшие наготове люди склонились над рельсами, развинчивая болты.
Реконструкция началась.
Длинный квершлаг сразу наполнился необычным шумом, движением и светом.. Говорили мало. Каждый выучил наизусть, с чего ему начинать. Ключи, не срываясь, хватали гайки. В несколько ломов дружно поддевали рельсу. Крошились гнилые шпалы. Вспарывались и отдирались старые пути.
Туже напрягались мускулы и глаза разгорались веселее.
Пошло, пошло! И тем, кто вчера еще немножко робел, сейчас уже не было страшно.
Покатилось, пошло!
Звякали лопаты, чистили и равняли новое полотно, с хрустом сыпали гравий и били тяжелыми трамбовками.
Роговицкий бегал по фронту работ. С шуткой, со смехом и с крепким словом. Хватал запасную кайлу, принимался махать.
— Вот как надо-то! Вот как!
Появлялся повсюду и от каждого затруднения был у него рецепт. Он устранял заминки, усиливал темпы, решал на ходу и сам удивлялся своим решениям, таким неожиданным и удачным.
— Обгоните на сутки срок, — заявил рабочим Вильсон, — и получите премией половину зарплаты. На двое суток — семьдесят пять процентов, на трое — сто!
