Утренняя заря - [79]

— Должна работать! — настаивал Форгач, забывая в своем беспокойстве, что на свете существуют такие выражения, как «пожалуйста» или «будьте добры».

И телефон заработал. Правда, мытарства Форгача на этом не кончились, линию он получил, но ему пришлось еще выдержать далеко не дружелюбный разговор с дежурной районной телефонной станции в П.

— Партийный комитет? — удивилась она. — Такого уже не существует, не шутите, пожалуйста.

Форгач хотел выругаться, но сдержался и настаивал до тех пор, пока телефонистка не сдалась:

— Ладно, включаю. Говорите.

В трубке раздались визжание, треск, какой-то странный звук, словно алмазом резали стекло. Потом послышался глухой бас:

— Алло! Кто говорит?

— Наконец-то! — обрадовался Форгач. — Это я, Леринц Форгач, из М. С кем я говорю, товарищ?

— Това-а-арищ? — Бас удивленно и протяжно повторил это слово и рассмеялся. — Ребята! Эй, внимание! — Он прикрыл рукой телефонную трубку. — Какой-то буйвол, проспавший целую неделю, ищет своих товарищей. Что ему ответить?

Послышались шум, смех, хлопанье пробок, какой-то стук, словно на другом конце провода чем-то ударили о телефонную трубку.

— Ты дурак! — забубнил бас. — Слышал? Это я с тобой чокнулся, пью за твое здоровье. Живи, процветай и смотри не подохни, скотина, а то кого же мы будем тогда вешать? Ну, хватит! Ты мне надоел. Катись к чертовой матери!..

Наступило долгое, тяжелое молчание. Сердце стучало, как молот, и каждый удар отзывался в мозгу Форгача.

— Вы кончили? — послышался голос дежурной телефонистки в П.

— Что? — Форгач с благодарностью ухватился за соломинку, которую для него сейчас представлял этот смертельно скучающий, безразличный голос. — Да, кончил. То есть… не совсем, вызовите мне еще один номер, семнадцать-семнадцать, если возможно. Прошу вас.

— Попробую.

Этот номер домашнего телефона товарища Мороца, второго секретаря районного комитета партии, вот уже больше трех лет, с февраля 1953 года, на всю жизнь запечатлелся в памяти Форгача. Было это во время увлечения массовой коллективизацией, когда буквально каждый час приходилось сообщать, сколько человек вступило в кооператив и на сколько хольдов увеличились его земли, а шли в то время в товарищество большей частью бедняки. Этим номером телефона Форгач с тех пор не пользовался. Оно и понятно, потому что с товарищем Мороцем, кроме взаимного уважения, Форгача не связывали никакие дружеские отношения, так как Мороц отличался резкостью и непреклонностью, доходившей до бездушия. Эти его качества теперь, когда мир, как представлялось Форгачу, напоминал бочку с выбитым дном, можно было считать добродетелью. Может быть, именно поэтому, а совсем не случайно Форгач подумал о Мороце.

— Соединяю! — предупредила телефонистка.

— Я слушаю! — произнес бесцветный, какой-то приглушенный голос на противоположном конце провода.

— Товарищ Мороц? — нетерпеливо спросил Форгач. — Это вы?

— Гм… гм… А вы кто?

— Форгач! Леринц Форгач из М. Это вы? Скажите, пожалуйста… успокойте меня, товарищ Мороц!

— Что вам угодно?

— Какие у вас новости? Я ничего не могу понять. Я только что звонил в партийный комитет…

— Вы с ума сошли! Звонили в райком и называли меня по имени? Ну, знаете, это почище любой провокации! Вы что? Разве вам неизвестно, что партии больше нет, что ВПТ[33] перестала существовать? И райкома больше нет. И его помещение занято повстанцами. А вы туда звоните и ищете меня!

Форгачу казалось, что он видит страшный сон, что его преследуют кошмары. Ему жалко было Мороца, который так быстро превратился в тряпку — нервы, видно, не выдержали, былая храбрость секретаря вмиг улетучилась. Но все же злость взяла верх. Форгач был так зол, что, попадись ему сейчас Мороц, он вытряхнул бы его из пиджака. Теперь Форгачу стало совершенно ясно, что много лет Мороц только пыжился, играл роль непреклонного, железного партийца, рядился в тогу революционера, а между тем…

— Нет партии?! — весь охваченный злобой, закричал в трубку Форгач.

— Нет… к сожалению, нет.

— Дерьмо собачье!.. Но ведь коммунисты остались?

Мороц заставил долго ждать своего ответа. Форгач почти зримо видел, как на другом конце провода Мороц по привычке нервно мнет свое мясистое, толстое лицо. Он ждал и ничем не хотел помочь Мороцу. Пусть мучается!

— Остались, — наконец согласился второй секретарь. — Есть коммунисты, товарищ Форгач. И ВСРП[34] уже образована, если только верить радио. Но… скажите, — снова прорвало его, — зачем вы мне звоните? Чего вы от меня хотите?

— Ничего. Ничего особенного, — ответил теперь уже без всякой злобы, а скорее с грустью Форгач. — Чтобы вы не волновались, скажу, что в райкоме я вас не спрашивал… Кстати… когда вы сдали райком?

— Во вторник, тридцатого.

— Не было ни оружия, ни людей?

— Были. Как же не быть? Но…

— Что «но»?

— Руководствовались лозунгом: «Не стрелять в народ». Мы хотели избежать кровопролития. А вы? Кооператив имени Дожа существует, не распался?

— Нет. Если вам станут угрожать и вам некуда будет деваться, — у Форгача появилась жалость к Мороцу, — приезжайте к нам. Мы сдаваться не намерены. Ну как, приедете?

— Нет. Я собираюсь в другое место. За мной могут прийти каждую минуту. Благодарю вас за любезность. Всего хорошего, товарищ Форгач.