Утренняя заря - [77]

— Смотрите! — у Машата радостно забилось сердце. — Ведь… ведь не только у Золтана, а у всех есть винтовки! Оружие! Тэрике! Дорогая Тэрике! Откуда они его взяли?

— Толком не знаю… Знаю только, что они, как им было сказано, вместе с Золтанкой и моим мужем пошли за Форгачем. Мой свекор собрал национальных гвардейцев. О чем он с ними говорил, не знаю, но, должно быть, хорошо говорил, потому что к дому Форгача они подошли уже вдевятером. Форгач с женой вышли, но ее впихнули обратно во двор. Посовещавшись, мужчины двинулись огородами через стадион и оттуда к зернохранилищу… А я, как обещала, зашла сначала к патеру, а потом к дедушке Погачашу, ветеринарному врачу.

— Ну и как?

— Его преподобие благодарит за честь и говорит, что, вместо того чтобы идти самому, он лучше отслужит за вас обедню. А дедушка Погачаш сказал: «У меня, дочка, столько работы, просто беда! Как бы ни повернулось дело — пусть хоть дождь, хоть солнце, — а всех свиней и коров, которых закупили земляки, приходится ощупывать мне, а не Кальману Машату». И еще сказал Погачаш, что он хотя и хороший картежник и нюх у него лучше, чем у гончей, но не берется сказать, у кого теперь в руках козырной туз.

— Вот как? — Машат помрачнел. Даже вооруженные национальные гвардейцы на миг выскочили у него из головы. — Ну а остальные? Остальные члены совета?

Тэрка удивилась:

— Шутить изволите? Они с раннего утра здесь!

— Здесь? Где?

— В зале заседаний. Там, где у Дори была парадная столовая.

Песня на улице стихла. Процессия прошла мимо почты и приближалась теперь к зданию сельсовета.

— Идем! — решил Машат. — Я — в зал заседаний, а вы встретите свекра. Передайте ему, пусть подождут в коридоре. Форгач не знает, что будет дальше, — он еще больше испугается.

7

Машат ошибался. С позором проведенный через все село Форгач совсем не испугался. Он был просто зол, и от злости у него, словно от крапивы, чесалось все тело. За последние десять дней ему в третий раз приходится влиться, но теперь злость достигла предела: его захватили врасплох, как бы ударив обухом по голове.

Он почуял беду еще дней десять назад, во время кооперативной дискуссии; тогда кое-кто начал сеять ветер, из которого могла родиться буря, сметающая копны, шалаши караульщиков, даже целые села.

Дискуссия эта проводилась в Капошваре. Была она якобы организована министерством сельского хозяйства с целью беспощадного вскрытия имевшихся ошибок, их искоренения и выработки нового направления в кооперативном движении.

Две трети присутствующих действительно имели отношение к кооперативам: это были председатели товариществ, бригадиры, агрономы. А остальная треть? Почет и уважение тем, кто, не зная даже понаслышке, откуда берутся подсошники или лемеха, сердечно относится к деревенскому люду и поддерживает его на словах и на деле. Надо сказать, что в последней трети были и такие. Но, к сожалению, большинство этих гостей напоминало того, похожего на ворону, сухопарого молодого человека со впалой грудью, которого Форгач не забудет до конца своих дней. Не изгладятся из памяти этот зловещий, каркающий голос и злобные, ехидные глаза! Молодой человек выступил с осуждением кооперативов и так поносил их, так осуждал все их усилия, что после дискуссии члены кооперативов возвращались с подорванной верой, смертельно оскорбленные, оплеванные, заклейменные, как преступники.

Через несколько дней пришло известие, что в Будапеште состоялась многотысячная демонстрация и начались уличные бои.

Нет, Форгач не потерял головы. У него хватило ума и силы воли, чтобы при всех условиях действовать в интересах своего кооператива. Когда в М. состоялась демонстрация, он сумел направить ее по нужному руслу. Выступив с речью, Форгач рассуждал примерно так: если ребенка с младенческих лет держать в тепле, то он вырастает слабым, хилым, вечно будет хворать. Если мать, ставя ребенка на пол, не выпускает из рук его подол, чтобы бедняжка не расквасил себе нос, такой ребенок и ходить научится позже, если вообще научится. Самой большой бедой кооперативов было то, что под предлогом руководства, патронирования, укрепления и бог знает под какими еще предлогами все кому не лень постоянно вмешивались в их дела. Теперь будет иначе! Особенно это касается такого ветерана кооперативного движения, как товарищество имени Дожа, основанное еще в сорок девятом году! Смотреть смотрите, но боже упаси вмешиваться!

Члены кооператива успокоились насчет своей судьбы, даже вечно недовольные женщины были удовлетворены, потому что Форгач как о первой победе в конце своей речи сказал насчет распределения сахара. Кооператив получит и раздаст весь причитающийся ему от завода в П. сахар не на рождество, как это было до сих пор, а сейчас, немедленно.

Прошло два дня, три дня. Радио то говорило, то молчало, передавало то грустные мелодии, то бравурные марши. Распалось первое правительство Имре Надя, затем распалось и второе. Выпускались многочисленные воззвания, прокламации, но только глухие не замечали, что правительство жалуется, умоляет, как милостыни, просит от народа послушания.

Осенние полевые работы шли своим чередом, люди работали не покладая рук, и Форгач был очень занят, ел и спал только урывками, но все же прислушивался к тому, что передавали по радио. А так как на его плечах лежала забота о коллективе численностью около тысячи человек, то он все чаще, все серьезнее спрашивал сам себя: к чему ведет, какой цели служит будапештское восстание? Что будет, если оно приведет к краху или, что еще хуже и страшнее, если пятящееся назад правительство Имре Надя позволит старому миру восстать из гроба?