Утренний ветер - [42]

Раскаленный солнечный шар опускался за горы в розовые облака и посылал земле свои последние лучи. Серая полоска асфальта, в двух местах изгибающаяся на поворотах, разрезала зеленый скошенный луг. Трава между дорогой и Вагом с вербняком на самом берегу терялась на общем фоне раскопанной земли с большими желтыми пятнами песка и грудами сложенных бетонных плит и кирпичей. Далее высились стены неоштукатуренных зданий, покрытые строительными лесами, и краны. У забора стояли бульдозеры и бетономешалки. На строительстве было тихо и безлюдно.

Повыше строительной площадки, за шоссе, вырастал новый городской район — обширный жилой массив с «Рабочей гостиницей» для строителей. У подножия горы приютилась деревушка Поважская Боровая с кооперативными общественными постройками, а перед ними, недалеко от шоссе, стояло двенадцать новых одноэтажных домиков. Первый с краю, уже покрытый черепицей, но еще не оштукатуренный, принадлежал Валко.

Вдруг из-за тополей вынырнул мотоциклист в синей рубашке, какие носят комсомольцы. За ним, не отставая, мчался второй. Рудо сжал зубы: во втором мотоциклисте он узнал Штефана. Рудо пожалел, что они не встретились с глазу на глаз, иначе бы он ему сказал, что о нем думает. Это Штефан, конечно, придумал карикатуру в стенгазете. Только он!

Рудо отвернулся и зашагал быстрее. Мотоциклисты нагнали его, Штефан, увидев его, остановился.

— Куда идешь, Рудо? — спросил он.

— Как видишь — прогуливаюсь.

Взглянув на Рудо и увидев его нахмуренное лицо, Штефан проговорил:

— Сердишься? Из-за стенгазеты? Зря.

— Скажи, — Рудо смерил его злым взглядом, — это твое дело?

Штефан расстегнул пуговку на воротничке и спокойно ответил:

— К сожалению, не мое. Товарищи сделали это раньше… Но не в этом дело. Стенгазету одобрила наша комсомольская организация, коллектив. Понимаешь?

Короткий нос Штефана блестел от пота. Когда он увидел, что Рудо еще больше надулся, он продолжил:

— Сам посуду в кафе бьешь, а потом еще сердишься.

— Это мое личное дело, чтоб ты знал, — огрызнулся Рудо. — Если я заснул на работе, пожалуйста, за это вы меня можете обругать. Но что я делаю вне работы, это никого не касается!

— Как же не касается? Нашей бригаде не нужны хулиганы, — возмутился Штефан и в душе снова упрекнул отца за чрезмерную доброту.

Рудо раздражало в Штефане все: нос, глаза, даже эта синяя рубашка. Он полагал, что Штефан знает о нем больше, чем остальные, и это было единственной причиной, почему сейчас он не вцепился ему в волосы.

— Я не тот, каким ты хочешь меня представить всюду, я не хулиган, — возразил он, — но помни, то, что я делаю после работы, это мое личное дело.

— Мне некогда с тобой сейчас спорить. Тороплюсь в Боровое на собрание, — примирительно сказал Штефан, — но еще раз говорю тебе, что человек всюду должен быть порядочным.

Рудо, нахмурившись, промолчал. А когда Штефан сел на мотоцикл, то медленно направился к дому Валко.

«Чего он ко мне придирается, — подумал Рудо. — Наверно, думает, что я хочу отбить у него Мариенку. Девушек много, и что ему от нее надо».

Но едва он вспомнил о Мариенке, об ее теплой улыбке и живых огоньках в глазах, как сердце его защемило. Конечно же, Штефан ее обнимает, целует… Думать об этом было для него невыносимой мукой.

Солнышко уже зашло, когда он подошел к дому Валко и открыл калитку. Из конуры выбежала с лаем собака. Цепь загремела, три испуганных голубя вспорхнули с земли, а собака залаяла сильнее и рвалась с цепи, стремясь укусить незнакомца. Рудо бросил ей кусок булки, и пес угомонился.

Стены валковского нового дома с мансардой, сложенные из каменных плит и разных кирпичей, выглядели пестрыми и мало чем отличались от каменного хлева. Они еще не были оштукатурены, зато двор и забор были уже зацементированы, так что любо-дорого посмотреть. В саду среди кустов смородины и крыжовника виднелись ульи.

Из любопытства Рудо заглянул в хлев. В глаза ему бросились аккуратно уложенные кирпичи, каменные плиты, черепица, бочонки с известкой и другие строительные материалы. Стояла там и знакомая тачка, при виде которой Рудо невольно улыбнулся.

Когда Рудо вошел в дом, навстречу ему из кухни вышла жена Валко с дымящейся яичницей на сковородке. Он очень удивился этому: не успел появиться, а обещанная яичница уже готова. Но Рудо все понял, пройдя в комнату.

За столом сидели Тоно и Валко. Тоно первым увидел Рудо и подмигнул ему. Валко налил в бокалы смородиновое вино, разложил на тарелки яичницу, предложил обоим мед и с облегчением вздохнул:

— Все свое, домашнее, яйца, мед, вино и все прочее, что бог человеку посылает. Мне и атомные бомбы не страшны, если они упадут где-то в стороне.

Тоно дожевал кусок хлеба, запил вином и спросил:

— А если бомба упадет «На болота»?

— Ничего, будем строить в другом месте. Опять же подзаработаем.

Тоно и Рудо досыта наелись, в душе удивляясь такой нежданной щедрости Валко. Он подливал им смородиновое вино, чистое и прозрачное, как растворенный рубин, угощал медом с хлебом и в конце тихим голосом сказал:

— Не для того, чтоб вы меня, ребята, не выдали, а просто так, по-приятельски дам вам еще на дорогу бутылочку. Когда же надумаете жениться, помогу вам строиться. Ей-богу, помогу… Ведь все мы люди.