Утренний ветер - [14]

— Тупица! — невольно вырывается у Владо.

С такими типами у него ничего не может быть общего. Он пьет слабый черный кофе, сильно затягивается сигаретой и качает головой. Затем подсаживается к Еле, глубоко вдыхает запах ее волос…

Марош кашляет, потом чихает. Воспоминания гаснут, и Владо, неподвижно стоящий у амбразуры, слышит близкий, знакомый голос:

— Черт возьми, еще схватишь насморк!

Владо не знает, вскрикнуть ли ему от отчаяния или рассмеяться. Но у улыбки легкие крылья, и она, как бабочка, садится ему на уста.

12

Луна подымается у Елы над головой, как фосфоресцирующий воздушный шар. Она могла бы и не светить: город купается в свете лампочек и неоновых огней. Люди срывают с окон затемнение, слепым домам возвращается зрение, развязываются языки колоколов, ветерок шелестит флагами.

Освещены даже маленькие улицы, цветет сирень, она пахнет как никогда. У Владо в руках большой букет. Ела бежит ему навстречу. Он обнимает ее за талию, и их уносит людской поток, деловито шумящий, как улей, когда пчелы в нем откладывают мед. Ей дышится свободно. Сегодня все кажется иным: и освещение, и воздух, и даже луна. У людей необыкновенные лица — веселые, счастливые. Такие она впервые видит во сне. Уже ничто ее не мучает. Война закончилась. Наступил мир. Они идут, влюбленные друг в друга, очарованные красотой и счастьем, спускаются к реке, а вокруг них благоухает сирень.

Потом они поднимаются на лифте, бродят по длиннющим коридорам, открывают двери, где работают люди. Владо пожимает руки своим знакомым. «Значит, не напрасно сидели мы в горах. В сегодняшнем дне есть и наша заслуга. Там будет редакция, — показывает он на старое здание, — я буду писать статьи. Мы с тобой поженимся».

Огромного роста партизан подает ей руку. Благодарит. Говорит, что она была самоотверженной.

Ела не понимает. Из-за нескольких сообщений, которые она послала в горы? Что же здесь самоотверженного?

— Для нас они имели исключительное значение, — говорит партизан. — Из них мы узнавали о неприятеле.

— Я люблю Владо и делала все ради него.

Потом Владо кружит ее по блестящему паркету. Нажимает на дверную ручку. Они в просторной квартире, совсем одни.

— Это наша квартира, — радостно восклицает Владо и неловко закуривает папиросу. — Наша, понимаешь? Только почему голубые двери? Почему голубые?

Ела пробуждается от сна. Фантазия увела ее в свободный, мирный город. А между тем по асфальту стучат окованные железом сапоги и слышится чужая речь.

Бьет половина четвертого. Тихо тлеют в печи угольки. Фантазия покидает сон, и снова находит волна воспоминаний…

Мама Владо стоит у плиты, подкармливает огонь сухими щепками, денщик Ганс приоткрывает крышку банки из-под кофе, а майор фон Клатт держит пустую чашку.

Ела запнулась, и если бы она не была так взволнована, рассмеялась бы. Чудная картинка: немецкий майор, подтянутый, как на обложке иллюстрированного журнала, стоит в деревенской кухне. Он опирается на выбеленный подпечек, на стене висят поварешки, деревянные мешалки и блюда, на старомодном буфете в ряд стоят бутылки со смородиновым вином.

— Не хотите ли попробовать, пан майор? — обращается к фон Клатту мама Владо.

Она произносит немецкую фразу медленно, отделяя слово от слова. Голос ее дрожит. Ела чувствует, что в ней говорит страх. Она боится за сына, иначе не угощала бы таких квартирантов.

Майор не желает. Он отказывается от предложения холодно и корректно.

— Нет, спасибо.

«Если немцы схватят Владо, — думает Ела, — она выпросит его у них… Но разве у фашистов есть хоть кусочек сердца! Они — как машины. Раз партизан — значит, расстрелять. Другого решения у них нет».

Майор фон Клатт, высокий пятидесятилетний мужчина с проседью, держит себя сдержанно и холодно, но присутствие Елы вызывает на его лице улыбку:

— Ах, фройляйн! Посмотрите, на одну чашку кофе четыре повара! А вы выпьете? У меня еще есть натуральный, в зернах.

— Нет, спасибо, я не люблю кофе, — отвечает Ела и думает, зачем она сюда пришла. Она и сама не знает, что привело ее на кухню. — Я ищу маму, — добавляет она.

Чуть не проговорилась. Едва не сказала, что ищет тетю, а ведь для немцев она — дочь в этом доме.

— Счастливая мать, у которой такая милая дочь, — делает комплимент майор. — Вы очень похожи на мать.

— Да что вы, совсем нет, — протестует Ела.

На нее накатывается волна страха. Волна проходит, оставляя беспокойный холод и головокружение. Это что, намек? Может быть, майор что-то знает и теперь проверяет, как она себя поведет? Он живет здесь уже месяц и, конечно, собрал сведения о родителях Владо. Могут найтись и злые люди, которые шепнут…

— У вас обеих есть что-то общее, — не отступает майор, — хотя бывает и большее сходство. Мой сын, например, весь в мать.

Ела думает о Владо и сравнивает его лоб и глаза с мамиными. Наверное, майор разговорился со скуки, а может быть, ради разговорной практики; возможно, он ничего не знает. Она смотрит на него, как он достает из кармана табакерку, как открывает ее. Сердце Елы часто бьется: не раскроет ли он сейчас свои карты?

— Девушка курит? Нет? Мне нравится, когда молодежь не курит. Мой прадед никогда не курил. Был полковником, — голос немца звучит гордо, — сражался с самим Наполеоном. А дед и отец были оба поклонниками табака. В этом я им не уступаю.