Утренний бриз - [36]

Но чем ближе он подъезжал к посту, тем все чаще и тревожнее озирался, и наконец решимость ему изменила. Когда упряжка должна была вынести его на гористый, занесенный снегом гребень, с которого открывается Ново-Мариинск, он, увидев на снегу следы недавно проехавших нарт, круто завернул упряжку, воткнул остол в наст между полозьями нарт и с силой налег на него. Упряжка остановилась. Ульвургын встал и, подойдя к следам чужой нарты, стал внимательно их рассматривать. Упряжка проехала совсем недавно. На нарте сидело двое. Ульвургын проследил взглядом след нарты, уходивший на северо-запад, и безошибочно определил, что неизвестные держат путь в стойбище Тейкылькута. Кто они? Может, хорошие люди, не обидит его, расскажут новости? А может, те, кто вчера стрелял? Ульвургын обернулся в сторону Ново-Мариинска. Поднявшись по склону гребня, он упал на снег и осторожно выглянул из-за укрытия. Ново-Мариинск лежал внизу, и Ульвургыну хорошо были видны дома.

Каюр прежде всего взглянул на окраину поста, где стояла его яранга, и почувствовал облегчение. Яранга на месте, а около нее бегают маленькие фигурки. Это его дети. У него стало спокойнее на душе.

В Ново-Мариинске все как прежде. И все же что-то изменилось в облике поселка. Но что? Он с недоумением смотрел на здание уездного правления. Над ним больше не развевался алый, как заря, флаг. И Ульвургын сразу понял, что возвращаться ему в поселок нельзя. Выстрелы в поле и исчезновение флага соединились в одну цепь. Ему стало трудно дышать, и он, взволнованный и испуганный, побежал к своей упряжке. Сейчас им овладела одна мысль — как можно быстрее добраться до стойбища оленеводов и там все разузнать. В стойбище должны, конечно, знать о том, что произошло в Ново-Мариинске.

Ульвургын не жалел собак, стремясь нагнать проехавших новомариинцев, но это ему не удалось. В стойбище каюр добрался только поздно вечером. На своих голодных, уже обессиленных собаках он подъехал к яранге знакомого пастуха Вальгыргина.

— Ка кумэ! — удивился пастух, увидев входившего Ульвургына. — Ты живой?

Сидевшие у очага за чаепитием жена, старая мать и четверо детей пастуха уставились на каюра так, словно он явился с того света, побывал у верхних людей и приехал назад.

Ульвургыну освободили место у огня, и он, обжигаясь, выпил несколько чашек душистого чая. Только как следует согревшись, он принялся за мясо. Все молча, следили за каюром и не мешали ему насыщаться. Вальгыргин между тем накормил собак гостя и, вернувшись в юрту, укоризненно покачал головой:

— Плохие у тебя собаки. Совсем тощие.

— Они меня спасли, — нашел Ульвургын нужным вступиться за собак.

— Знаю. Все знают! — кивнул хозяин яранги.

— Кто сказал? — Ульвургын не понимал, как это люди могли узнать, что он спасся от выстрелов. Но тут вспомнил о том, что увидел в Ново-Мариинске, и быстро спросил:

— Почему нет красного флага? Я смотрел на пост, а туда побоялся ехать!

Вальгыргин налил себе чаю и, прихлебывая, заговорил. С первых же фраз на Ульвургына повеяло ужасом. Все то, что говорил ему пастух, было так страшно, что Ульвургын оцепенел. У него куда-то пропали все силы, и он даже не мог двинуть рукой, поднять кружку с чаем. Ульвургын смотрел в огонь, но не видел пламени. Теперь он знал, что произошло в Ново-Мариинске. Ревкомовцы расстреляны. Вчера ночью были убиты Берзин, Мальсагов и Галицкий, один из каюров, а второй каюр ранен.

Теперь ищут Оттыргина, Вуквуну, Антона Мохова и Ульвургына, которым удалось спастись.

— Кто ищет? — Оцепенение Ульвургына стало проходить. Известие о том, что не все его спутники убиты, Что уцелел не только он один, обрадовало его.

— Из поста сегодня в стойбище русский приехал, — Вальгыргин покосился на выход из яранги. — Строго спрашивал. Кричал. Грозил расстрелять тех, кто скрывает преступников. Он сейчас в яранге Тейкылькута.

Хозяин и гость встретились глазами, и Ульвургын понял, что ему надо уходить. Пастух боится угроз русского. Ульвургын с острой болью и тоской подумал о том, что снова вернулись старые порядки, а то, что было при новой власти с красным флагом, прошло так же быстро, как проходит теплое солнечное лето.

Он вздохнул и тяжело поднялся, не глядя на хозяина. Ему было как-то неловко за трусость Вальгыргина. Ульвургын сказал:

— Мои собаки плохие. Совсем тощие. Пусть отдохнут. Дай твою упряжку. Я только в Ново-Мариинск, в свою ярангу сбегаю. К утру вернусь и на своей упряжке уеду в тундру. Никто знать не будет, что я у тебя чай пил.

— Бери мою упряжку, бери, — засуетился Вальгыргин, который не мог скрыть облегчения и радости от того, что Ульвургын покидает его ярангу.

Свежие собаки быстро донесли Ульвургына до Ново-Мариинска, и, хотя была глубокая ночь, в некоторых домах светились окна. Ульвургын, ради предосторожности, объезжал пост стороной, и когда до его яранги было уже недалеко, он услышал в темноте голоса людей, негромкие, печальные. Каюр придержал упряжку и вслушался. Нет, он не ошибся. Люди говорят мало, вполголоса и что-то делают в темноте. Первым стремлением Ульвургына было погнать упряжку в сторону, но что-то подсказало ему, что здесь не грозит опасность. Сойдя с нарты, Ульвургын осторожно двинулся на голоса, готовый при малейшей опасности броситься назад.