Утраченный дневник Гете - [24]

— Когда гражданка Аргуновская сообщила, что оставляет вам наследство?

— Она этого не сообщала, я только после ее смерти узнала.

— А ваш муж?

— Он от меня узнал, еще позже, — ответила Таня.

— Знаком ли был Павел Лукин с Аргуновской? — продолжал майор.

— Да, конечно, знаком.

— Бывал ли он у нее дома без вас?

— Бывал. — Таня не понимала, к чему он ведет.

— Не мог ли он узнать о наследстве от нее лично?

— Он бы мне обязательно сказал, если б знал.

Вокруг такой чепухи весь разговор вертелся. Спрашивал Полуэктов, конечно, и про Данилкину. Таня не знала, был ли Пашка с ней знаком. Скорее нет. Она сама ее, кажется, видела, но не уверена была, что это Данилкина — знала лишь, что соседка Софьи Дмитриевны сверху с собачкой ходит, вот и все знакомство. Про то, что в квартиру воры залезали, майор почему-то вовсе не спрашивал, Таня тоже не стала напоминать — не знала, как лучше для Пашки.

Свидание Полуэктов разрешил неожиданно легко — уже завтра она могла прийти и принести теплую одежду: забрали-то мужа в одной рубашке. Но это был единственный положительный результат ее беседы с майором.

Глава четырнадцатая Смерть Штальберга весной 1914-го

Всю неделю после получения рукописи Саша Батурин спал очень мало. К воскресенью три из пяти стихотворений в «Книге Ульрики» — так Саша про себя стал называть переданные ему Владимиром Ивановичем записки Гете — были переведены. Это было потрясающе — переводить никому еще не известные стихи Гете. Прочитал, конечно, и прозаический текст. Саша не мог от этих пожелтевших листков оторваться — засиживался почти до утра. Тогда, в среду, Владимир Иванович его буквально ошеломил. Батурин был сильно недоволен собой на том вечере: увлекся, говорил слишком резко, нападал даже на Владимира Ивановича, которого глубоко уважал. Думал уже, как подойти, извиниться, поговорить, но не позволяло самолюбие. Тем более что он ведь прав: литературно-художественный журнал действительно лучше! Но Штальберг подошел сам. В тот же вечер. Он понял Сашу, не обиделся на него! Со свойственным ему тактом он пригласил молодого человека для приватной беседы. В кабинете сразу же отпер ящик стола и, вынув оттуда аккуратно завязанную папку, протянул ее Батурину:

— Полюбуйтесь! Мария Владимировна передала для нашего журнала! А вы говорите, не будет интересных материалов! Я прочитал этот дневник, еще будучи в Петербурге. Там и стихи есть, причем любовные — замечательные любовные стихи писал Гете на восьмом десятке! — но в основном это философские размышления: о жизни, о назначении человека. И о жизни государств. В значительной степени историософия. Я вам дам эту папку, почитайте! Оказывается, эти темы можно органично совместить. Вот таким и будет направление нашего журнала. Рассматривайте эти записки гения как завещание для нас.

Саша, еще ничего не понимая, разглядывал лежащие в папке пожелтевшие от времени листочки, исписанные по-немецки. Почерк был как будто знаком… Но это невозможно. Не может быть!

— Да, мой друг, это Гете! Это его дневник! — Штальберг смотрел на него радостно-победительно. — Вот таким и будет направление нашего журнала! Гетевский универсализм станет нашим девизом. Мы будем ориентироваться на многообразные интересы гения: философия, историософия, поэзия, проза, живопись, музыка, естественные науки. Причем именно в гетевском ключе — мы заявим об этом сразу. Если один человек мог вместить столь разное и так глубоко, то почему не может журнал?! Я даже подумываю, а не назвать ли нам журнал «Гете»?

— Мы начнем с публикации этого дневника! — подхватил Саша. — Эта публикация привлечет огромное внимание — не только нашего города. Это прогремит больше, чем «Теософская жизнь»!

— Саша, я прошу вас сделать перевод стихотворений. Прозаический текст я уже начал переводить сам. А объявим учредителям журнала, когда перевод полностью будет готов.

Тогда, в тот знаменательный вечер среды, Владимир Иванович, понимая восторг молодого человека (ему и самому была свойственна восторженность), предупредил, чтобы Саша о «записках Гете» пока никому не рассказывал: не стоит портить такой ошеломительный сюрприз.

Впрочем, когда они вышли из кабинета, гости уже собирались расходиться. В отсутствие хозяина они продолжали обсуждать перспективы будущего журнала. И сейчас, прощаясь, все еще были увлечены этой темой. Изменившееся настроение Саши, то, как крепко он сжимал в руках сверток, как что-то рассеянно искал в передней, заметили только его друзья — Аргуновы. Но они ни о чем не спросили. Они знали, что он расскажет им когда-нибудь потом.

Да, конечно… Потом, когда журнал уже подготовят. Саша представлял себе, как будет рассказывать, читать стихи, как заблестят Лизины глаза… Но пока это их со Штальбергом тайна.

В понедельник он решил показать свой перевод Владимиру Ивановичу. Идти к нему домой казалось не совсем удобным, но Штальберг по понедельникам всегда являлся в присутствие. Всю рукопись Саша не стал с собой тащить: во-первых, это большая ценность, да и секрет пока; а во-вторых, жалко было с дневником расстаться, хотелось еще раз этот гетевский текст прочитать, подумать над ним, понять… Какое счастье, что Владимир Иванович эту рукопись в Смоленск привез! Замечательный получится журнал! Столицы ахнут! Они будут печатать этот текст из номера в номер, частями…