Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала - [42]

И встал в ту ночь, и, взяв двух жен своих и двух рабынь своих, и одиннадцать сынов своих, перешел через Иавок вброд; и, взяв их, перевел через поток, и перевел все, что у него было. И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним. И сказал ему: отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня. И сказал: как имя твое? Он сказал: Иаков. И сказал: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь[372].

В дальнейшем повторение слова «лицо» дает читателю возможность связать лицо Исава с таинственной встречей Иакова в Пенуэле. Быть может, той ночью в тревожном сне, готовясь к судьбоносной встрече с братом, он вернулся в те незапамятные времена, когда боролся с Исавом еще во чреве матери[373]. И ныне он снова боролся с незнакомцем, который ранил его, отказался назвать свое имя, но благословил его и наделил силой. «И нарек Иаков имя месту тому: Пенуэл; ибо, говорил он, я видел Бога лицом к лицу, и сохранилась душа моя»[374]. Текст здесь тонко намекает, что «лицо» Бога и «лица» Исава и Иакова – в каком-то смысле одно и то же лицо, что божественное и человеческое неразделимы. Примиряясь с братом, Иаков сумел увидеть отблеск некоего иного измерения, преображающего реальность в целом. И на следующий день, когда братья наконец встречаются, Иаков говорит Исаву: «Я увидел лицо твое, как если бы кто увидел лицо Божие».

В Еврейской Библии Яхве часто так же непонятен и непостижим, как в видении Иезекииля. Когда Яхве является в Неопалимой Купине и Моисей спрашивает, кто он и как его имя – в ответ получает лишь агрессивно-загадочный ответ: «Я – тот, кто Я есть!» (Яхья ашер Яхья), еврейскую идиому, означающую сознательный отказ от ответа[375]. В Древнем мире знать чье-то имя означало обладать определенной властью над ним; так что Яхве отвечает по сути: «Неважно, кто Я!», или даже: «Это не твое дело». Далее мы узнаем, что в Моисее Яхве избрал человека с дефектами речи: «О Господи, человек я не речистый, – отвечает ему Моисей, – таков был и вчера и третьего дня, и когда Ты начал говорить с рабом Твоим: я тяжело говорю и косноязычен!»[376] Пророк есть тот, кто говорит от лица своего Бога; но Яхве выбирает своим «представителем» на земле человека косноязычного, поскольку божественное находится вне пределов языка. Богословие («речи о Боге») – это всегда потенциальное идолопоклонство. Важно отметить, что брат Моисея Аарон, умеющий хорошо говорить, становится «пророком» Моисея, говорящим к народу вместо него[377]. Но именно красноречивый, с хорошо подвешенным языком Аарон совершает архетипичный акт идолопоклонства – подбивает народ поклониться золотому тельцу[378].

Предания о Моисее в общих чертах сложились уже к VI в. до н. э., однако во время изгнания редакторы, по-видимому, внесли в них новые элементы. До того устные предания сосредотачивались на переходе через Чермное море, откровении на Синае и годах в пустыне. Но изгнанные иудеи, судя по всему, добавили к этому подробности о порабощении израильтян в Египте, в которых отражался их собственный вавилонский опыт. В этом окончательном варианте «Египет» означает уже именно Египет, а не подвластные Египту города южного Ханаана. Подобно изгнанникам, израильские рабы страждут в чужой земле, под жестокой имперской властью; подобно иудеям, которых Навуходоносор сгонял на принудительные работы, они вынуждены трудиться на барщине у фараона. В египетской политике убийства всех израильских младенцев мужского пола читается страх изгнанников перед уничтожением их как нации, а в истории Моисея, спасенного от смерти египетской царевной, воплощается судьба всего народа. Особенно характерно здесь, что порабощенным израильтянам приходится очень долго ждать освобождения. Моисей снова и снова приходит к фараону и умоляет его, а фараон раз за разом нарушает свое обещание. Все это должно было живо напоминать изгнанникам их собственный «вавилонский плен», длящийся уже много лет[379].

Десяти казней, посланных Яхве египтянам, по-видимому, в первоначальной истории не было, а последняя казнь, когда Ангел смерти обходит дома израильтян, но убивает всех первенцев в домах египтян, быть может, отражает некую «вину выжившего»: подобает ли изгнанным иудеям мечтать об освобождении, когда израильтяне, переселенные в 722 году, не выжили как народ? Весенний праздник Песах изначально отмечал сбор ячменя[380], но травма изгнания придала Пасхе иное, более мрачное значение. Моисей повелел израильтянам никогда не забывать эту последнюю ночь, проведенную в плену, когда ангел Яхве «пощадил дома наши», но уничтожил беззащитных египетских детей[381]. Когда иудейским изгнанникам стало ясно, что у них есть шанс вернуться домой, вполне возможно, они спрашивали себя, почему Яхве так милостив к ним. Явно не потому, что они отличились особой добродетелью! Осия описывал годы, проведенные в пустыне, как время ничем не омраченной близости и любви с Богом, но редакторы эпохи изгнания внесли свои поправки: предков они изобразили как людей «упрямых и жестоковыйных», неблагодарных, постоянно жалующихся и рвущихся назад, к мясным котлам египетским