Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала - [201]
Пока некоторые богословы и фундаменталисты читали Библию с невиданным прежде буквализмом, писатель Манн уловил привлекательность ее мифа. На разных стадиях жизни, полагал он, мы сосредотачиваемся на разном – и по мере наступления старости «человек, вечно возвращающийся, безвременный – коротко говоря, мифический – обращается к своему началу»[1712]. Прославленный роман Манна «Волшебная гора» (1924), действие которого происходит в швейцарском санатории, представлял собой, как он сам признавал, современную версию архетипического мифа о путешествии героя[1713]. Ганс Касторп, герой романа, в сущности, ищет Святой Грааль, символ «знания, мудрости, освящения», придающий жизни смысл; а санаторий – это «святилище, в котором проводятся обряды инициации, место приключений, помогающих постичь загадку жизни». Однако, если традиционный мифический герой проходит испытания, чтобы принести пользу обществу, Касторп вовлечен в солипсический, паразитический и, в конечном счете, бесцельный поиск[1714]. Историю Иосифа Манн тоже рассматривал как миф, отражающий современные заботы и тревоги. Монотеистический Бог всегда являл себя в исторических событиях, так что для Манна – как и для Бубера, Фрея и Линдбека, как и для Фазлура Рахмана или Халеда Абу эль-Фадля – «религиозность» требовала обостренного внимания к переменам в обществе, поскольку «озабоченность Богом» есть не частный поиск божественного, а скорее «разумное вслушивание в то, чего хочет мировой дух»[1715].
К этому времени, однако, миф не только воспринимался как чистый вымысел, но и вызывал глубокое подозрение, связанное с книгой Альфреда Розенберга «Миф двадцатого века» (1930), где излагалась радикальная нацистская идеология, впоследствии воплощенная на практике в Восточной Европе. Пока Манн писал свою тетралогию, ведущие христианские богословы стремились очистить писание от мифа; в своем «Новом Завете и мифологии» (1931) Рудольф Бультман предложил проект демифологизации писания, доказывая, что для людей, которые пользуются электричеством и современной медициной, просто невозможно верить в мир иной. Манна вдохновляло и интриговало творческое использование мифов Зигмундом Фрейдом в его новой науке – психоанализе; однако в 1939 году Фрейд опубликовал книгу «Моисей и единобожие», пересказ библейской истории Исхода, действие которой, как и у Манна, частично происходило в Древнем Египте. Фрейд сделал спорное предположение, что Моисей был по происхождению не евреем, а египтянином, последователем фараона Аменхотепа IV, известного как Эхнатон (ок. 1352–1338 гг. до н. э.), пытавшегося вести в качестве единственной египетской религии монотеистический культ бога Атона-Ра. После смерти Эхнатона, по Фрейду, Моисей вывел небольшой отряд его последователей в пустыню, однако там они взбунтовались и убили его, передав унаследованную вину за этот «первородный грех» всем последующим монотеистам.
Миф Манна более позитивен. В третьем томе своей тетралогии он рассказывает, как Иосиф появляется в Египте в царствование Эхнатона, в период жестокого политического и религиозного конфликта, связанного с масштабным сопротивлением религиозным реформам фараона. Оппозицию Эхнатону Манн описывает как зеркальное отражение нацистов. Подобно современной ему Германии, Египет – сразу и прогрессивное, и глубоко реакционное государство. Богословие первосвященника Бекнехонса, вождя оппозиции, консервативно на грани архаики. Он даже носит леопардовую шкуру – одеяние, в котором выражается и фанатичное преклонение перед славой прошлого, и ненасытная жажда власти. Подобно нацистам, он держится за романтизацию прошлого, ныне уже неприемлемую; его идеология вырастает из страстного национализма, пропитанного неприкрытым расизмом. Он требует беспрекословно исполнять ритуалы старых культов, однако игнорирует их нравственные требования. Бекнехонс представляет аристократическую версию этого гибельного национализма. Вместо того, чтобы прислушиваться к «мировому духу», он пытается насильно возродить прошлое. Карлик Дуду представляет популистское течение фашизма – излагает те же идеи, но грубее, например, требует, чтобы Иосиф ел отдельно от других слуг Потифара, египтян. Недавние исследования показывают, насколько точно роман Манна отражает реакцию нацистов против Веймарской республики[1716].
Однако Манн не только критикует политику своей эпохи; важное место в романах об Иосифе занимает и тема личного преображения, прослеживающая переход Иосифа от архаического сознания к современному ощущению «я». Фиктивный рассказчик тетралогии, комментирующий все происходящее, объясняет, что в древних обществах, где правил миф, человеческая индивидуальность подчинялась коллективному и тонула в нем. Вместо того, чтобы добиваться чего-то для себя, люди стремились повторить мифическую историю и полностью определяли себя через исполнение той или иной мифической роли. Подобную архаическую ментальность мы видим у Елеазара, учителя юного Иосифа: вспоминая деяния Авраама, относящиеся к далекому прошлому, он, сам того не замечая, начинает говорить о них в первом лице единственного числа, как будто сам был участником тех событий – для него не отдаленных исторических сюжетов, а живой, присутствующей реальности. Слушая истории Елеазара, Иосиф понимает, что старику не хватает четкого ощущения собственного «я»:
