Утраченные иллюзии - [182]

— С завтрашнего дня, — сказал Давид, — я могу показываться на улице только ночью.

Ева и г-жа Шардон обливались слезами. Скрываться казалось им бесчестием. Узнав, что хозяину грозит лишение свободы, Кольб и Марион встревожились, тем более что они издавна считали его крайне простодушным; они так волновались за него, что решили тут же поговорить с г-жой Шардон, Евой и самим Давидом и узнать, не могут ли они чем-либо быть им полезны. Они пришли как раз в ту минуту, когда три существа, для которых жизнь до той поры была столь ясной, плакали, поняв наконец, что Давиду нужно скрываться. Но как ускользнуть от тайных шпионов, которые отныне будут рыскать по следам этого, к несчастью, столь рассеянного человека?

— Если ви, сутарыня, пошелаете потоштать шетверть часа, я телай расфетка в неприятельски лагерь, — сказал Кольб, — и ви увитаите, што я понималь это тело, пускай я с лица нэмец, но я настояши франсус и хитрость моя франсуски.

— Ах, сударыня, — сказала Марион, — отпустите-ка его, пускай попробует, ведь у него одно на уме: как бы спасти хозяина! Какой же Кольб эльзасец? Он... как бишь его?.. ну... настоящий ньюфаундлендец!

— Ступайте, мой дорогой Кольб, — сказал ему Давид, — у нас есть еще время подумать.

Кольб бросился к судебному приставу, где враги Давида держали совет, каким способом схватить его.

Арест должника в провинции, если таковой случается, является событием необыкновенным, из ряду вон выходящим. Прежде всего там все чересчур хорошо знают друг друга, чтобы кто-нибудь осмелился прибегнуть к столь отвратительному средству. Там заимодавцы и должники всю жизнь живут бок о бок. А если какой-нибудь купец задумает выворотить шубу, — воспользуемся словарем провинции, которая отнюдь не мирится с этого рода узаконенным воровством, — объявит несостоятельность в крупном масштабе, прибежищем ему служит Париж. Для провинции Париж своего рода Бельгия: банкроты находят там убежище, почти недосягаемое для провинциального пристава, полномочия которого теряют силу за пределами его судебного округа. Сверх того, встречаются и другие препятствия, почти неодолимые. Так, закон о неприкосновенности жилища соблюдается в провинции свято: там судебный пристав не имеет права, как в Париже, проникнуть в частный дом третьего лица, чтобы задержать должника. Законодатели сочли нужным сделать исключение только для Парижа по той причине, что там в большинстве случаев несколько семейств живет в одном доме. Но в провинции нарушить неприкосновенность жилища даже самого должника судебный пристав может лишь в присутствии мирового судьи. И мировой судья, которому подвластны судебные приставы, волен, в сущности, согласиться или отказать в своем содействии аресту. К чести мировых судей надо сказать, что их тяготит эта обязанность, они не желают служить слепым страстям или мести. Есть еще и другие затруднения, не менее серьезные, направленные к смягчению совершенно бессмысленной жестокости закона о лишении должника свободы; таково влияние нравов, которые нередко изменяют законы вплоть до полного их уничтожения. В больших городах достаточно найдется презренных негодяев, людей порочных, не имеющих ни стыда, ни совести, готовых служить шпионами; но в маленьких городках каждый человек чересчур на виду, чтобы осмелиться пойти в услужение к приставу. Любой человек, даже из низших слоев общества, согласившийся на такое позорное занятие, был бы вынужден покинуть город. Таким образом, в провинции арест должника не является, как в Париже или в крупных населенных центрах, делом привилегированной касты судебных исполнителей коммерческого суда, но чрезвычайно усложняется, обращается в хитроумный поединок между должником и судебным приставом, и уловки их служат подчас темой презабавных рассказов в отделе происшествий парижских газет. Куэнте-старший предпочел остаться в тени; но Куэнте-толстый, заявив, что это дело ему поручено Метивье, пришел к Дублону вместе с Серизе, который стал его фактором и чье соучастие было куплено обещанием билета в тысячу франков. Дублон мог рассчитывать на своих двух агентов. Стало быть, Куэнте располагали тремя ищейками для слежки за своей жертвой. Мало того, при аресте должника Дублон мог прибегнуть к помощи жандармов, которые, согласно судебным уставам, должны оказывать содействие судебному приставу. Вот эти-то пять лиц и совещались в ту минуту в кабинете мэтра Дублона, в первом этаже, рядом с канцелярией.

В канцелярию вел довольно широкий коридор, выложенный плитками и как бы служивший прихожей. В дом входили через простую калитку; по обе ее стороны виднелись золоченые медные дощечки с гербом судебного ведомства, на которых черными буквами было выгравировано: Судебный пристав. Оба окна канцелярии, выходившие на улицу, были защищены солидными железными решетками. Окнами кабинет выходил в сад, где судебный пристав, поклонник Помоны[214], чрезвычайно успешно выращивал плодовые деревья. Напротив канцелярии помещалась кухня, а за кухней находилась лестница во второй этаж. Дом стоял в узенькой улице, позади нового здания суда, которое в ту пору еще строилось и закончено было только после 1830 года. Подробности эти отнюдь не излишни, ибо они помогут понять, что произошло с Кольбом. Эльзасец задумал явиться к судебному приставу якобы с предложением выдать за известную мзду своего хозяина и, выведав, какие тенета для него расставляются, предостеречь Давида. Служанка отперла дверь. Кольб заявил: доложите, дескать, желают видеть господина Дублона по делу. Рассерженная тем, что ее потревожили не вовремя, оторвав от мытья посуды, служанка отворила дверь в канцелярию и сказала Кольбу, человеку ей неизвестному, чтобы он обождал тут, покуда ее хозяин занят с посетителями в кабинете; потом она пошла доложить мэтру Дублону, что его спрашивает какой-то человек. Выражение