Утраченные иллюзии - [184]

— Наконец-то он в безопасности! — сказала Ева, обнимая подругу.

На обратном пути Ева опять зашла к Постэлю, желая якобы разъяснить кое-какие сомнения, которые, по ее словам, вынудили ее вновь обратиться к помощи столь сведущего члена коммерческого суда, и позволила ему проводить ее до дому, выслушав по дороге его сетования. «Вышли бы вы за меня замуж, не мучились бы так!..» Такова была мысль, сквозившая во всех речах фармацевта. Воротясь домой, Постэль выдержал сцену ревности, ибо жена приревновала его к удивительной красоте г-жи Сешар; взбешенная любезностью мужа, Леони все же укротилась, вняв наконец уверениям аптекаря, что на его вкус маленькие рыжие женщины имеют преимущество перед высокими брюнетками, которые, по его мнению, годны, как и породистые лошади, только на то, чтобы красоваться в конюшне. Он, несомненно, дал ей некоторые доказательства своей искренности, ибо на другой день г-жа Постэль нежничала с мужем.

— Мы можем быть спокойны, — сказала Ева матери и Марион, у которых, по выражению Марион, со страху в голове был полный ералаш.

— Не беспокойтесь, они уже ускакали, — сказала Марион, когда Ева невольно заглянула в спальню.

— Кута нам нато ехать?.. — спросил Кольб, проскакав с милю по большой парижской дороге.

— В Марсак, — отвечал Давид. — Раз уж ты вывез меня на эту дорогу, я хочу в последний раз испытать отцовское сердце.

— Легше атаковать батарей, потому што у вашего патюшки нет сертца.

Старый печатник не верил в сына; он судил о нем, как судят люди, — по его успехам. Прежде всего ему и в ум не приходило, что он обобрал Давида; затем он не понимал, что времена переменились, он говорил себе: «Я дал ему в руки дело, которым сам управлял, а он, хоть и ученее меня в сто раз, не мог с ним управиться!» Он был не способен понять сына, он его осуждал и, воздавая должное своему мнимому превосходству над этой высокоодаренной натурой, рассуждал: «Я приберегаю для него же кусок хлеба». Нравоучители никогда не дойдут до полного понимания того, какое влияние оказывают чувства на расчет. Влияние это столь же сильно, как влияние расчета на чувства. Все законы природы оказывают двойственное действие в прямом и обратном направлении. Давид понимал отца и по своему великодушию прощал его. Давид и Кольб прискакали в Марсак к восьми часам вечера, когда старик кончал обедать, а после обеда он непременно ложился спать.

— Счастью тебя видеть я обязан правосудию, — с ехидной усмешкой сказал отец сыну.

— Ну, как мой козяин мог витеть вас?.. Он виталь в небесах, а ви всегта копаль винократник!.. — вскричал возмущенный Кольб. — Платить, платить! Вот ваш отцовски толг...

— Полно, Кольб! Ступай отведи лошадь к госпоже Куртуа, чтобы не беспокоить отца, и помни, что отцы всегда правы.

Кольб ушел, ворча, как пес, которого хозяин побранил за излишнее усердие, — повинуясь ему и все же выражая свое несогласие. Давид, не посвящая отца в тайну своего изобретения, обещал представить ему самое наглядное доказательство своего открытия и предложил ему стать пайщиком в деле в размере той суммы, которая требовалась для его немедленного освобождения, короче, которая требовалась для извлечения доходов из его изобретения.

— А ну-ка! Поглядим, как это ты докажешь, что ты мастер из ничего изготовлять порядочную бумагу, которая ничего не стоит, — сказал бывший типограф, бросив на сына пьяный, но хитрый, испытующий, алчный взгляд. Вы сравнили бы его с молнией, блеснувшей из грозовой тучи, ибо старый Медведь, верный заведенному уставу, отходя ко сну, не забывал разогреться на ночь. Грелка его состояла из двух бутылок превосходного старого вина, которое он, по его выражению, потягивал.

— Ну, посудите сами, — отвечал Давид, — на что мне нужно было брать с собой бумагу? Тут я очутился невзначай, скрываясь от Дублона. И только по дороге в Марсак мне пришло на ум, что ведь вы можете выручить меня, как выручил бы ростовщик. Кроме одежды, при мне нет ничего. Заприте меня в надежном месте, куда никто не мог бы проникнуть, куда ни один чужой глаз не мог бы заглянуть, и...

— Как! — сказал старик, бросив на сына злобный взгляд. — Ты не позволишь мне полюбопытствовать, что это у тебя за опыты?

— Отец, — отвечал Давид, — вы мне доказали, что в делах нет ни отцов...

— А-а, так ты не доверяешь тому, кто дал тебе жизнь!

— Скажите лучше: тому, кто лишил меня средств к жизни!

— Те-те-те! Всяк за себя, ты прав! — сказал винокур. — Я запру тебя в подвале.

— Заприте вместе со мной Кольба, дайте мне котел для изготовления бумажной массы, — сказал Давид, не замечая, какой взгляд кинул на него отец, — потом достаньте мне стеблей артишока, спаржи, крапивы, нарежьте камыша на берегу вашей речушки. Поутру я выйду с великолепной бумагой.

— Ежели это не блажь... — вскричал Медведь, мучась икотой, — я тебе, пожалуй, дам... там поглядим, могу ли я тебе дать... Э-э... двадцать пять тысяч франков, но помни, я должен зарабатывать столько же ежегодно...

— Испытайте меня, я согласен! — вскричал Давид. Седлай лошадь, Кольб! Скачи в Манль, купи там у бондаря большое волосяное сито, клей у бакалейщика и галопом назад!