Утраченное время - [132]

10 автуста Нойжокса вызвали в управление СД на Принцальбрехтштрассе и сообщили, что для него есть задание. «Вы, должно быть, догадываетесь, что это поручение будет претворено в жизнь незадолго до заключительной акции Германии против поляков, — сказал ему шеф. — Несомненно, поляки будут проявлять исключительную осторожность, чтобы не дать Германии обоснованного повода для нападения на них; они будут продолжать варварски обращаться с немецким нацменьшинством в Польше, но избегать оскорблений против немцев и посягательств на германскую собственность. Поэтому необходимо организовать такую провокацию, какую сами поляки никогда не предпримут».

На большой карте Пруссии Гейдрих указал на кружок вокруг города Глейвиц, примерно в десяти милях от границы, на немецкой территории. Здесь была маленькая вспомогательная радиостанция «Немецкого радио» в Бреслау. Небольшие размеры этой станции как раз соответствовали замыслам гестапо, а задачей Нойжокса было захватить ее.

У Нойжокса, естественно, возник вопрос: если это немецкая радиостанция, то зачем нужно ее захватывать?

Гейдрих объяснил Нойжоксу, что пятеро из шести солдат в этой операции будут не немцами, а поляками. Будет один немец, говорящий по-польски. Захватив станцию, он на польском языке передаст по радио сообщение, что польская армия пересекла границу, что уже захвачена радиостанция, и обратится с призывом к полякам в Глейвице — там их проживало около ста пятидесяти человек — поднять восстание и напасть на немцев.

«А что будет потом с налетчиками? — спросил Нойжокс.

«Ничего, — отвечал Гейдрих. — Как только передача по радио будет проведена, они уйдут со станции».

У Нойжокса все это вызвало сомнения.

«В польской военной форме? Да они же будут удобной мишенью!»

«Они будут не в польской форме, — отвечал Гейдрих,— а в гражданской одежде. Но, уходя из здания радиостанции, они оставят улики, которые совершенно определенно подтвердят, что это была провокация поляков. Улики, которые можно будет представить немецкой и иностранной прессе».

«Что за улики?»—поинтересовался Нойжокс.

«Об этом вы узнаете позднее, — отвечал Гейдрих. — А пока нужно отобрать людей для операции. Нужно так рассчитать время, чтобы к 16 августа быть в Глейвице и ждать условного сигнала, который и определит момент захвата радиостанции».

«Как условно называется операция?»

«Операция «Консервы», — улыбнулся Гейдрих. — Потом вы узнаете, почему мы так назвали эту операцию».

Таким образом, уже две недели Альфред Нойжокс терпеливо ждал условного сигнала, и такая бездеятельность до смерти наскучила ему.

В час дня 31 августа в комнате старшего учителя школы в Оппельне затрещал звонок полевого телефона. Гейдрих позвонил своему заместителю обергруппенфюреру Генриху Мюллеру, сообщил ему, что проведение операции «Консервы» назначено на 20.00 и что об этом необходимо немедленно сообщить Нойжоксу в Глейвице.

Заверив Гейдриха, что для операции все подготовлено, Мюллер вызвал ординарца и осведомился, обедали ли заключенные. Тот доложил, что заключенным выдали суп и хлеб. Мюллер приказал выдать дополнительно каждому по кружке пива и по порции консервированного мяса (возможно, это совпадение не было случайным). После этого Мюллер попросил, чтобы к нему немедленно явился доктор Штрасбургер, врач СС, приданный отряду.

Лотта Ротемунд была совершенно права, сделав вывод, что мужчины в наручниках и в польской военной форме, которых она видела в здании школы в Оппельне, были вовсе не поляками, а немцами.

Их было тринадцать. До 15 августа они находились в концентрационном лагере у Ораниенбурга. Все они в свое время были осуждены к смертной казни за убийства, но затем получили отсрочку. Теперь же они должны были стать жертвами иного рода смертных приговоров. Им было известно от охраны только то, что они вскоре будут участвовать в «учениях», которые, в случае успешного проведения, принесут им помилование. Отощавшие, уже радовавшиеся тому, что избавились от ужасных условий, они не слишком задумывались над характером «учений».

В 4 часа после полудня 31 августа первый из заключенных был переведен из классной комнаты, в которой прежде фрейлейн Ротемунд занималась с детьми, в основной школьный зал. С него сняли наручники и подвели к столу, за которым стоял мужчина маленького роста, в очках, в белом халате, со шприцем в руках. Это был гаупт-штурмфюрер СС доктор Штрасбургер.

«Снять рубашку! Засучить рукав!» — приказал эсэсовский охранник.

«Заключенный может не снимать рубашку, — сказал доктор. — Нужно только закатать рукав».

Заключенный сделал то, что от него требовалось. В руку вонзилась игла шприца, и, когда рукав польской военной куртки был снова натянут на руку, охранник скомандовал: «Вольно!»

Заключенный повернулся к выходу, сделал два шага и рухнул на пол.

Штрасбургер повернулся к Генриху Мюллеру, наблюдавшему за процедурой из угла комнаты. «Он будет в бессознательном состоянии в течение пяти часов, — объяснил доктор. — Этого времени вполне достаточно, чтобы эсэсовцы могли выполнить свою задачу».

Мюллер приказал охране поднять заключенного с пола, уложить его в кузов грузовика и прислать следующего.