Утраченное время - [128]

Лотта Ротемунд, как и большинство жителей Германии в то время, на этот эпизод не обратила бы особого внимания, если бы не одно обстоятельство, которое пролило некоторый свет на всю эту историю. Она вдруг вспомнила, что в своем шкафу в школе она оставила сочинения школьников, которые ей надлежало проверить и оценить до начала нового учебного года. Она направилась в школу, но ее остановил солдат, отказавшийся пропустить учительницу. После долгих споров был наконец вызван начальник караула, которого Лотта кое-как уговорила пустить ее в школу.

Приблизившись к своему классу, Лотта Ротемунд заметила, что главный зал школы превращен в столовую для эсэсовцев. Она уже собиралась было войти в свой класс, как начальник караула грубо остановил ее и сказал, что туда входить нельзя. В этот момент из класса вышел эсэсовец и через открытую дверь она успела заметить там других людей. Они выглядели бледными и больными, некоторые лежали на полу, другие неуклюже сутулились над партами. Лотта Ротемунд сразу же узнала форму польских военнослужащих, в которую люди были одеты, так как до этого она видела фотографии польских военнослужащих в немецких газетах. Ей показалось странным, что они говорили на немецком языке, а пе по-польски, и, что еще более странно, все они были в наручниках. Больше она не успела ничего заметить, так как ее быстро выпроводили из здания.

И только 1 сентября, слушая радио, Лотта Ротемунд поняла, с какой целью в ее школе были размещены люди в наручниках и польской военной форме в те тусклые августовские дпи Ч

Во вторник 29 августа Адольф Гитлер пригласил Невиля Гендерсона в имперскую канцелярию, чтобы вручить ему официальный ответ на английскую ноту, полученную накануне. Со времени последней встречи с фюрером в настроениях английского посла произошли радикальные изменения. Из Лондона ему дали нагоняй за то, что он неприкрыто приветствовал альянс с немцами, и теперь оп проявлял подозрительность, был замкнут и отовсюду ждал подвоха. На этот раз он не подкрепился шампанским. А жаль, это заострило бы его ум для предстоящей беседы с фюрером.

Вечером 29 августа Гитлер отчаянно искал выхода из тяжелого положения, в котором оказался. К этому времени он остро сознавал, что среди генералов распространились ропот и беспокойство, вызываемые его нерешительностью в последние дни, а также сомнения и всякого рода кривотолки по поводу отмены им вторжения, назначенного па 26 августа. Свою репутацию он частично восстановил, назначив новую дату нападения на Польшу — 1 сентября. Однако это была уже та дата, которой оп должен был придерживаться не только независимо от погодных условий, но и потому, что верховное командование никогда бы не простило еще одну отсрочку. Это в свою очередь означало, что у него оставалось немногим более

¹ Лотта Ротемунд рассказала об этой странной истории только одному человеку, своему другу детства, который в то время служил в армии и по случайному совпадению находился в лагере недалеко от Оппельна в августе того года перед вторжением в Польшу. В 1945 году, когда в Оппельн пришли войска союзников, она рассказала об этом английскому офицеру разведки штаба 21-й группы армии,— Прим. авт.

сорока восьми часов, за которые он должен был наверняка обеспечить невмешательство Англии и Франции, когда вермахт пойдет в наступление против Польйти, или, по крайней мере, сделать так, чтобы вмешательство этих стран вылилось бы в принуждение поляков капитулировать перед требованиями Германии.

По этим соображениям он решился на риск, и, как на скачках, ставку сделал на Гендерсона.

Когда шесть месяцев назад Гитлер денонсировал немецко-польский договор о дружбе, он поклялся, что никогда больше не пойдет на прямые переговоры с Польшей. Однако в ноте, врученной им Гендерсону в присутствии Риббентропа, он полностью изменил свою позицию. В ней, в частности, говорилось:

«Германское правительство, таким образом, согласно принять предложение британского правительства о проявлении им добрых услуг в деле обеспечения посылки в Берлин польского представителя, наделенного всеми необходимыми полномочиями. Оно рассчитывает на прибытие польского представителя в среду 30 августа 1939 года. Германское правительство немедленно подготовит предложения для урегулирования, приемлемого для рейха, и, если будет возможность, представит их британскому правительству до прибытия польского представителя».

Это был хитрый ход со стороны Гитлера.

За два дня до этого капитан Лиддел Гарт, военный обозреватель газеты «Таймс», статьи которого читали с исключительным вниманием все слои английской общественности и который был далеко не умиротворителем, изложил в письменном виде свою точку зрения на сложившуюся обстановку и разослал свои соображения некоторым выдающимся консерваторам, включая Антони Идена, а также лидерам оппозиционных лейбористской и либеральной партий. Копию письма Гарта Фриц Хессе раздобыл и прислал в Берлин для ознакомления Гитлера.

«В марте этого года, внезапно провозгласив о наших безоговорочных гарантиях Польше, мы позволили немцам создать препятствия на пути получения нами военной помощи от России, — писал Гарт. — В то же самое время наш тон в отношении Германии приобретал по мере ухудшения обстановки заметно провокационный характер. В самый разгар кризиса мы подписали и опубликовали еще более конкретное соглашение с Польшей, которое по своему существу только подливает масла в огонь и создает для Гитлера еще большие трудности «сохранения своего престижа» при любом мирном урегулировании. Только бездарный стратег согласится принять бой, будучи поставлен противником па скверные позиции; любой разумный стратег предпримет все возможное, чтобы отсрочить сражение, и заново прибегнет к маневрированию, чтобы занять выгодные позиции. При нынешних обстоятельствах кажется более разумным оказать давление на польское правительство идти на компромисс с Гитлером, указав полякам на суровую реальность их судьбы в случае немедленной войны, чем быть втянутым в борьбу, которая в лучшем случае обещает завершиться безрезультатно и может привести к непоправимым катастрофическим последствиям...»