Утраченное искусство бега. Путешествие в забытую сущность человеческого движения - [27]

«Необходимо потреблять минимум по 1000 калорий в день, – объяснил мне Марк. – Я увеличил это количество до 1200, так как разница по весу при этом небольшая. Тем не менее в первый день марафона я решил, что мой рюкзак слишком тяжелый. Я всерьез подумывал съесть все лишние калории, которые взял с собой, чтобы уменьшить вес. Я крайне рад, что не сделал этого, так как в итоге того, что у меня было, оказалось недостаточно».

Если бы забег проходил в Великобритании, на знакомой для Марка земле, его изначальные расчеты оказались бы верны. Но, находясь в дебрях Амазонки, он не принял во внимание повышенной нагрузки на свой мозг. Помимо самого бега, ему приходилось переходить реки, заниматься навигацией, справляться с грязью и насекомыми, а также постоянно помнить об угрозе со стороны змей и ягуаров. Его мозг выписывал чеки, которые тело было попросту не в состоянии обналичить. Как результат практически с самого старта Марка мучало чувство голода.

«Мы втроем боролись за место. Первые несколько часов в начале каждого дня я без особого труда поспевал за своими конкурентами. Более того, я мог запросто вести. Затем я отставал и был попросту не в состоянии выдерживать такой ритм долгое время. Теперь-то я понимаю, что терял энергию из-за нехватки еды.

Один день мне запомнился особенно хорошо. Организаторам пришлось отложить начало забега из-за плохой погоды. К тому времени, как нам об этом сообщили, я уже съел положенные мне на завтрак триста калорий. Я сидел там и ждал, буквально чувствуя, как полученная из еды энергия покидает мое тело. К тому времени, как мы стартовали, я уже всю ее сжег. Я был совершенно без сил».

Это сильно отразилось на движениях Марка. На тот момент мы еще не работали над его техникой, однако я заметил, как резко изменилась его осанка. Он двигался уже далеко не так изящно – или, что более важно, эффективно, – как обычно, и от этого его результаты серьезно пострадали.

Марк все равно неплохо пробежал марафон, показав третий результат. Тем не менее, по его собственным меркам, он был разочарован.

В Амазонии я увидел доказательства того, что мы, пускай и временно, в состоянии быстро и бессознательно приспосабливаться к гораздо более естественному бегу, когда оказываемся в непривычных для нас условиях. Это было потрясающе, однако возникающее в процессе умственное напряжение, судя по всему, требовало дополнительной затраты энергии.

Тогда-то я и начал приходить к выводу, что самым большим препятствием на пути к изменению наших движений является не только наша физиология. Сделать это нам мешает также и наш собственный разум.

Кентский университет, Англия

Наш мозг живет в безмолвном мраке. Заточенный в черепную коробку, он занимается проприоцепцией[11] и генерирует электрические импульсы, тем самым создавая наиболее вероятные сценарии на основе имеющейся в его распоряжении информации. Чем чаще мы совершаем схожие движения, тем лучше создаваемые нашим мозгом сценарии, так как он сталкивается с уже знакомой ему информацией.

В этом, пожалуй, и заключается одна из самых больших проблем при попытке изменить нашу манеру двигаться: когда мы начинаем выполнять какие-то непривычные движения, мозг получает незнакомые для него сигналы, для которых у него нет готовых сценариев. Мы перегружаем его данными, которых он прежде никогда не видел, и, как следствие, он не в состоянии создать на их основе позитивные сценарии.

Достаточно перенести все это на экстремальные условия – непривычную температуру и незнакомый, сложный рельеф, – как становится очевидно, с какими трудностями сталкиваемся мы, анализируя собственное движение. У большинства не было возможности заранее потренироваться в этих условиях чрезвычайного уровня сложности, в результате чего, приезжая на место проведения марафона, люди оказывались заброшены в совершенно новую и странную среду, кардинально отличающуюся от той, в которой они обычно тренировались. В ответ на чуждое им окружение они начинали двигаться непривычным для них образом, совершенно не так, как делали это на тренировках, и им – несмотря на то что эти новые движения были зачастую более естественными и эффективными – парадоксальным образом оказывалось тяжело их поддерживать долгое время. Необходимых для этого энергозатрат оказывалось достаточно, чтобы одних лишить возможности насладиться новым для себя опытом, а других – и вовсе дойти до финиша.

Вернувшись домой, я стал замечать эту тенденцию и в собственной тренерской деятельности: применяя технику «эластичного бега», спортсмены очень быстро уставали. Согнувшись пополам после 400-метрового круга на треке, они пытались отдышаться и успокоить неистово колотящееся сердце. Атлеты словно натыкались на невидимый барьер и немедленно возвращались к своему первоначальному стилю бега, чтобы восстановить силы. Меня это беспокоило. Я должен был помогать людям двигаться более эффективно, а не превращать бег в более трудоемкое занятие.

После поездки в Уганду мои опасения были связаны с изменением физических привычек. Теперь я отчетливо видел, что не меньшие опасения вызывает и наша способность справляться с психологическими трудностями, возникающими при попытке изменить привычную манеру двигаться. Я понял, что при обучении новой технике имел дело не с только с аппаратным, но и с программным обеспечением человека.