Утешение в дороге - [12]

– Ладно. Как скажешь, Фиона.

Она усмехнулась.

– Отлично, Холл. Пойду, обрадую Рэя. – Она закрыла за собой дверь.

Холл?

Только мама называла меня так.

Я с силой запустила плюшевой Розабель в дверь, где только что маячило лицо Фионы.

Но в следующие выходные она вспомнила об обещании, и Рэй отвез меня на другой конец боро.

Темплтон-хаус как будто не изменился, но все же стал чужим. Тот же запах, но другие люди. Без Майко он словно опустел. Грейс хлопала ресницами, гладила свою модельную шею и рассказывала о новой подруге, Эш. Эш то, Эш сё. Голос звучал как-то неестественно, и она смеялась без причины, и я подумала, уж не накурилась ли она травки. Она начала баловаться этим незадолго до моего отъезда.

– Где Трим, Грейс? – спросила я.

– Трим? Как всегда, в камере. Где ж еще, черт возьми. Ему там самое место.

– Почему? Что он опять натворил?

– Резал шины на автомобилях или что-то вроде того. Какая разница? И кого это волнует? Мы с Тримом уже история, – бубнила она и снова засмеялась.

Я хотела заглянуть в свою бывшую комнату, посмотреть, висят ли еще на окне золотые шторы, но теперь там жила Эш. Пожалуй, лучше было бы сказать, что меня ждет приемный отец и я не могу остаться надолго.

– Пока, Грейс, – бросила я.

Она уставилась на свои ногти, как будто только что сделала маникюр. Я заметила изрезанную кутикулу. Грейс ковыряла ее маникюрными ножницами, отвлекаясь только на то, чтобы погладить шею.

– Увидимся, Грейс. – Я подошла ближе, заметив, что ее глаза как будто наполнились слезами. Мне захотелось потрогать ее красивые косы, но я не посмела. – Грейс?

– Ты ведьма, Холли, – со злостью прошипела она.

– Ведьма? Я?

– Да, ты. Ты и твоя новая приемная семья. Чертова ведьма-корова. Так сказал Трим перед тем, как его забрали.

– Я не ведьма.

– Не спорь.

Я пожала плечами.

– Приемная семья. Не так уж это и здорово, Грейс.

– Нет?

– Нет.

– Это почему же?

– Не знаю. Уж очень они суетятся.

– Суетятся?

– Да. И брюзжат.

– Брюзжат?

– Целыми днями. Все пилят, пилят.

– За что?

– Ну, скажем, что я ставлю посуду прямо на стол, не подкладывая коврик.

Грейс сморщила нос.

– Коврик?

– Ну, ты знаешь. Чтобы не оставлять пятен на столе. Только они называют их костерами.

– Костерами?

– Да. Так принято у аристократов.

– Кооостеры, – нараспев произнесла она, и я рассмеялась. Дрогнули ее ресницы. – Расстегни молнию, Холли. Ты как чертова монахиня, застегнутая на все пуговицы.

Я расстегнула молнию чуть ли не до лифчика.

– Мистер и миссис Кооостер, – не унималась она, и мы обе хохотали до упаду.

– Значит, там не так хорошо, как здесь? – Грейс обвела руками комнату.

– Не-а. Никакого сравнения.

– Так почему бы тебе не вернуться?

Я шумно выдохнула.

– Теперь Эш живет в моей комнате. Не забыла?

– Ах да. Эш. И что?

– Я бы не хотела делить комнату ни с какой Эш.

– Эш здесь лишь временно.

Я теребила застежку молнии, переминаясь с ноги на ногу.

– Ну, когда она уйдет, может, я и вернусь.

– Ха. Врешь ты все. – Она это знала, как знала и я. Темплтон-хаус был односторонним турникетом. – Ты не вернешься, Холли. Уж поверь мне. Ты ведьма и корова. – Она вдруг спрыгнула с дивана и выскочила за дверь, прежде чем я успела ответить. Ее смуглые широкие плечи в укороченном топе сотрясались, но я не могла понять, смеется она или плачет.

– Грейс, – крикнула я. – Не уходи.

Дверь захлопнулась за ней. Грейс покинула меня, навсегда стирая прошлое.

– Грейс? – расплакалась я. – Пожалуйста. Вернись.

Тишина.

«Сама ты ведьма и корова», – подумала я и пнула ногой стул. Я оглядела до боли знакомую комнату, вспоминая, как мы дрались за пульт, выбирая, что смотреть по телевизору, а Трим бредил «Титаником». Телевизор работал, но без звука, и дикторша в унылом прикиде могита вещала о погоде, тыча указкой в карту Англии. На ее лице застыла фальшивая улыбка, какой вечно сияют синоптики, особенно если надвигается дождь, как те черные облака, что маячили сейчас на карте. Я нашла пульт и выключила телевизор. А потом запихнула пульт под диван, чтобы никто его не нашел.

Будет вам уроком, подумала я.

«Если Рэй и Фиона вернут меня обратно, я покончу с собой», – мысленно пообещала я.

Я попрощалась с комнатой отдыха и вышла из дома – больше прощаться было не с кем. Я шагала по щербатой дорожке, зарастающей сорняками, и лассо гнева уже летело, потому что мне хотелось сжечь это место дотла.

Я села в машину Рэя и всю обратную дорогу смотрела в боковое окно. Не хотела, чтобы Рэй видел мои глаза, полные слез. Он поставил запись какой-то странной группы, которую я никогда не слышала, и подпевал. Музыка, мягкая и мечтательная, сопровождала рассказ женщины о том, как парень кружит на самолете, выписывая в небе ее имя.

– Ну, Холли, – заговорил он, когда смолкли последние аккорды. – Какие впечатления?

Я не знала, что он имеет в виду – песню или дом. Эмоции вырвались наружу горькими рыданиями, и я не могла остановиться. Я думала о том, как могли бы сиять в небе буквы моего имени, сложенные из облаков, и тогда Майко увидел бы их из своего Северного Лондона и, возможно, вспомнил обо мне. Я больше не могла держать это в себе. Краска на лице растеклась, превратив меня в пугало. Рэй остановил машину. Он нашел носовой платок и протянул его мне, но ничего не сказал. Я чувствовала, что он ждет, пока я успокоюсь.