Утешение странников - [2]
Когда их не было в номере — и не только по утрам, — заходила горничная, убирала постели и, если ей это казалось необходимым, меняла белье. Они были непривычны к гостиничной жизни, и эта близость с чужим человеком, которого они едва знали в лицо, приводила их в замешательство. Горничная уносила использованные бумажные салфетки, ровно, как по линейке, выстраивала их обувь в шкафу, она складывала их грязную одежду на стуле аккуратной стопочкой и собирала разбросанную повсюду мелочь, выставляя на прикроватном столике маленькие столбики из монет. Впрочем, они очень быстро привыкли во всем полагаться на нее и взяли за обыкновение обращаться с вещами небрежно. Они совсем перестали ухаживать друг за другом, у них уже не находилось сил — в такую-то жару — взбить перед сном подушку или наклониться, чтобы поднять с пола упавшее полотенце. В то же время они стали менее терпимы к беспорядку. Однажды утром, ближе к обеду, они вернулись в номер и обнаружили его в том же состоянии, в каком сами его оставили, то есть попросту непригодным для жизни, и у них не было иного выбора, кроме как снова уйти и подождать, пока его не приведут в порядок.
Часы, предшествующие дневному сну, также имели свой четко выраженный характер, только импровизаций здесь могло быть много больше. Стояла середина лета, и город был заполнен приезжими. Каждое утро после завтрака Колин и Мэри выходили из гостиницы, захватив с собой деньги, солнцезащитные очки и путеводители, и смешивались с толпами, которые валом валили по мостам через каналы, вливаясь затем в узкие улочки. Они прилежно решали туристические задачи, которые ставил перед ними древний город, посещали его знаменитые и не очень храмы, его музеи и дворцы, все как один переполненные сокровищами. На торговых улицах они подолгу стояли перед витринами, обсуждая подарки, которые они могли бы здесь купить. Но для этого нужно было по меньшей мере зайти в магазин. Несмотря на имеющиеся карты, они плохо ориентировались: могли по часу ходить кругами, сверяясь (это было по части Колина) с положением солнца, чтобы в конце концов выйти к какому-нибудь знакомому месту с неожиданной стороны, так и не разобравшись, где они все это время бродили. Когда идти становилось особенно тяжко, а жара давила еще сильней, чем обычно, они принимались подтрунивать друг над другом: куда спешить, они ведь в отпуске. Они тратили огромное количество времени на поиски идеальных ресторанов или на то, чтобы найти ресторанчик, в котором ели пару дней назад. Часто получалось так, что в идеальном ресторане не было мест или, если они приходили после девяти вечера, он как раз закрывался; и если по дороге им попадалось приличное заведение, в котором были места и которое не собиралось вот-вот закрыть двери, они порой заходили и наедались впрок, даже если были не очень голодны.
Поодиночке они, вероятно, ходили бы по городу с удовольствием, шли бы куда глаза глядят, не по заранее намеченному плану, а потому, даже и заплутав, обрадовались бы этому обстоятельству или просто не обратили бы на это внимания. Посмотреть здесь действительно было на что, главное — быть наблюдательным и не упускать ничего. Но каждый из них знал другого почти как себя самого, и эта их близость, как громоздкий багаж, постоянно отвлекала их внимание; вдвоем они двигались медленно, неуклюже, то и дело вырабатывая неловкие компромиссы, отслеживая тончайшие нюансы настроений, заделывая бреши. По отдельности каждого из них не так уж и легко было задеть, вдвоем же они умудрялись обижать друг друга самым неожиданным, непредсказуемым образом, а потом обидчик — так было уже дважды с момента их приезда — возмущался тем, что обиженный строит из себя недотрогу, и дальше они вышагивали по извилистым улочкам и внезапно появляющимся из ниоткуда площадям в полном молчании и с каждым шагом все плотнее замыкались в мыслях друг о друге, а город постепенно мерк.
Мэри встала, отзанимавшись йогой, и, устроив сперва тщательный досмотр нижнему белью, принялась одеваться. Сквозь приоткрытую стеклянную дверь ей был виден Колин, на балконе. Весь в белом, он развалился в пляжном, из алюминия и пластмассы, кресле, кисть руки болталась у самой земли. Он затянулся, запрокинул голову и задержал дыхание, а потом выдохнул дым поверх стоящих вдоль балконной стенки горшков с геранью. Она любила его, хотя и не в данный конкретный момент. Она надела шелковую блузку и белую хлопчатобумажную юбку и, присев на краешек кровати, чтобы завязать сандалии, подобрала со столика карту. В других частях этой страны, судя по фотографиям, были луга, горы, дикие пляжи, тропинка, которая вилась через лес и выходила к озеру. Здесь же, а у нее в году был единственный свободный месяц, оставалось только приговорить себя к музеям и ресторанам. Услышав, как под Колином скрипнуло кресло, она пересела к трельяжу и начала короткими энергичными движениями расчесывать волосы.
Колин принес косячок в комнату, для нее, но она отказалась, пробормотав короткое: «Да нет, спасибо» — и даже не повернувшись к нему. Он все медлил у нее за спиной, заглядывал в зеркало и пытался перехватить ее взгляд. Но она глядела прямо перед собой и причесываться не перестала. Он коснулся ее, пальцем отследив линию ее плеча. Рано или поздно им все равно придется перестать играть в молчанку. Колин отвернулся было от нее, но передумал. Он кашлянул и твердо положил ей руку на плечо. Снаружи как раз начинался закат, было на что посмотреть, а здесь, внутри, нужно было налаживать отношения. Нерешительность на него нашла исключительно по милости травки, и нерешительность эта была того трусоватого типа, когда он спорил сам с собой, что, если он, скажем, сейчас уйдет, уже успев до нее дотронуться, это, по крайней мере чисто теоретически, вполне может ее задеть… однако она как причесывалась, так и продолжает причесываться, и пауза откровенно затянулась, и ощущение такое, словно она хочет, чтобы он ушел… А почему?.. Потому что она почувствовала, как ему не хотелось до нее дотрагиваться, и уже успела на это обидеться?.. Но разве ему так уж и не хотелось? В отчаянии он провел пальцем вдоль ее позвоночника. Она застыла, зажав рукоять щетки в одной руке, а зубчики угнездив в другой, глядя все так же прямо перед собой. Колин наклонился вперед и поцеловал ее в затылок и, когда она и на сей раз не откликнулась, с шумным вздохом пересек комнату и вернулся на балкон.
Иэн Макьюэн. — один из авторов «правящего триумвирата» современной британской прозы (наряду с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом), лауреат Букеровской премии за роман «Амстердам».«Искупление». — это поразительная в своей искренности «хроника утраченного времени», которую ведет девочка-подросток, на свой причудливый и по-детски жестокий лад переоценивая и переосмысливая события «взрослой» жизни. Став свидетелем изнасилования, она трактует его по-своему и приводит в действие цепочку роковых событий, которая «аукнется» самым неожиданным образом через много-много лет…В 2007 году вышла одноименная экранизация романа (реж.
Иэн Макьюэн — один из авторов «правящего триумвирата» современной британской прозы (наряду с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом), лауреат Букеровской премии за роман «Амстердам». Его последняя книга «На берегу» также вошла в Букеровский шорт-лист.Это, по выражению критика, «пронзительная, при всей своей камерности, история об упущенных возможностях в эпоху до сексуальной революции». Основные события происходят между Эдуардом Мэйхью и Флоренс Понтинг в их первую брачную ночь, и объединяет молодоженов разве что одинаковая неискушенность, оба вспоминают свою прошлую жизнь и боятся будущего.
Иэн Макьюэн — один из авторов «правящего триумвирата» современной британской прозы (наряду с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом). Его «Амстердам» получил Букеровскую премию. Русский перевод романа стал интеллектуальным бестселлером, а работа Виктора Голышева была отмечена российской премией «Малый Букер», в первый и единственный раз присужденной именно за перевод. Двое друзей — преуспевающий главный редактор популярной ежедневной газеты и знаменитый композитор, работающий над «Симфонией тысячелетия», — заключают соглашение об эвтаназии: если один из них впадет в состояние беспамятства и перестанет себя контролировать, то другой обязуется его убить…
«В скорлупе» — история о предательстве и убийстве, мастерски рассказанная одним из самых известных в мире писателей. Труди предала своего мужа Джона — променяла утонченного интеллектуала-поэта на его приземленного брата Клода. Но супружеская измена — не самый ужасный ее поступок. Вместе с Клодом Труди собирается отравить мужа. Вам это ничего не напоминает? Труди — Гертруда, Клод — Клавдий… Ну конечно, Макьюэн написал роман, в первую очередь вызывающий аллюзии на «Гамлета». Но современный классик британской литературы пошел дальше своего великого предшественника. Рассказчик — нерожденный ребенок Джона и Труди, эмбрион девяти месяцев от зачатия.
«Невыносимая любовь» – это история одержимости, руководство для выживания людей, в уютную жизнь которых вторглась опасная, ирреальная мания. Став свидетелем, а в некотором смысле и соучастником несчастного случая при запуске воздушного шара, герой романа пытается совладать с чужой любовью – безответной, безосновательной и беспредельной. Как удержать под контролем остатки собственного рассудка, если в схватке за твою душу сошлись темные демоны безумия и тяга к недостижимому божеству?Иэн Макьюэн – один из «правящего триумвирата» современной британской прозы (наряду с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом), лауреат Букеровской премии за роман «Амстердам».
Иэн Макьюэн — один из авторов «правящего триумвирата» современной британской прозы (наряду с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом), получивший Букера за роман «Амстердам». «Цементный сад» — его дебютная книга, своего рода переходное звено от «Повелителя мух» Уильяма Голдинга к «Стране приливов» Митча Каллина. Здесь по-американски кинематографично Макьюэн предлагает свою версию того, что может случиться с детьми, если их оставить одних без присмотра. Навсегда. Думаете, что детство — самый безоблачный период жизни? Прочтите эту книгу.
Я набираю полное лукошко звезд. До самого рассвета я любуюсь ими, поминутно трогая руками, упиваясь их теплом и красотою комнаты, полностью освещаемой моим сиюминутным урожаем. На рассвете они исчезают. Так я засыпаю, не успев ни с кем поделиться тем, что для меня дороже и милее всего на свете.
Дядя, после смерти матери забравший маленькую племянницу к себе, или родной отец, бросивший семью несколько лет назад. С кем захочет остаться ребенок? Трагическая история детской любви.
Рассказы, написанные за последние 18 лет, об архитектурной, околоархитектурной и просто жизни. Иллюстрации были сделаны без отрыва от учебного процесса, то есть на лекциях.
Что делать монаху, когда он вдруг осознал, что Бог Христа не мог создать весь ужас земного падшего мира вокруг? Что делать смертельно больной женщине, когда она вдруг обнаружила, что муж врал и изменял ей всю жизнь? Что делать журналистке заблокированного генпрокуратурой оппозиционного сайта, когда ей нужна срочная исповедь, а священники вокруг одержимы крымнашем? Книга о людях, которые ищут Бога.
В психбольницу одного из городов попадает молодая пациентка, которая тут же заинтересовывает разочаровавшегося в жизни психиатра. Девушка пытается убедить его в том, что то, что она видела — настоящая правда, и даже приводит доказательства. Однако мужчина находится в сомнениях и пытается самостоятельно выяснить это. Но сможет ли он узнать, что же видела на самом деле его пациентка: галлюцинации или нечто, казалось бы, нереальное?
Книга Андрея Наугольного включает в себя прозу, стихи, эссе — как опубликованные при жизни автора, так и неизданные. Не претендуя на полноту охвата творческого наследия автора, книга, тем не менее, позволяет в полной мере оценить силу дарования поэта, прозаика, мыслителя, критика, нашего друга и собеседника — Андрея Наугольного. Книга издана при поддержке ВО Союза российских писателей. Благодарим за помощь А. Дудкина, Н. Писарчик, Г. Щекину. В книге использованы фото из архива Л. Новолодской.