Утерянный горизонт - [11]

Он повернулся к окну и выглянул наружу. Небо вокруг полностью прояснилось, и озаренное вечернем солнцем, к нему явилось видение от которого на миг оборвалось дыхание. В самой дали, насколько возможно было охватить взглядом, простирались одна за одной цепи снежных вершин, украшенные ледниковыми гирляндами, и плывущие, при появлении, над бесконечной равниной облаков. Они охватывали целую круговую дугу, сливаясь к востоку, у горизонта злобной, почти кричащей окраски, словно декорация в стиле импрессионизма, выполненная полу-сумасшедшим гением. В то время как самолет на этой изумительной сцене, гудел над пропастью в лице отвесной белой стены, которая сама казалась частицей неба до того как солнце не поймало ее. И тогда, словно дюжина наваленных друг на друга Йоангфроу[3] увиденных из Меррен, она вспыхнула великолепным, ослепительным сиянием.

Кануэй был не из тех кого можно легко поразить, и как правило, оставался равнодушен к "видам," особенно самым знаменитым, для которых предусмотрительный муниципалитет предоставлял садовые ложи. Однажды, приглашенный на Тигровый Холм, недалеко от Даржилинга, созерцать рассвет над Эверестом, он нашел высочайшую в мире вершину определенным разочарованием. Но это устрашающее зрелище за оконной панелью было другого качества; в нем отсутствовала та поза которой восхищались. Существовало что-то сырое, чудовищное в этих непреклонных ледяных утесах, что рождало дух странной, возывышенной дерзости в приближении к ним. Он отдался раздумиям, представляя карты, подсчитывая расстояния, оценивая времена и расстояния. Затем, заметив что Мэллисон проснулся тоже, он тронул юношу за руку.

Часть вторая.

Не изменяя себе, Кануэй позволил остальным проснуться без его помощи, и на всеобщие возгласы удивления прореагировал без особой реакции; однако, позже, когда Барнард поинтересовался его мнением, он пустился в объяснения с той беглостью, что могла быть присуща профессору университета при толковании проблемы. По его словам, они, скорей всего, все еще были в Индии; полет на протяжении нескольких часов имел восточное направление, и не смотря на то, что высота не позволяла многого увидеть, курс, похоже, был взят вдоль одной из речных долин, простиравшейся грубо с запада на восток. "Жаль, что я вынужден полагаться на свою память, но впечатление таково, что, наверное, это долина верхнего Индуса. Из чего следует, что к настоящему моменту, она должна привести нас в одну их самых изумительных частей света, и как вы уже заметили, так и случилось."

"В таком случае, Вам известно где мы находимся?" перебил Барнард.

"Нет, наверное -- я сам до этого никогда здесь не был, однако не удивлюсь, если эта гора окажется Нанга Парбат, та самая на которой погиб Маммери. По структуре и общему виду она сходится со всем тем, что я о ней слышал. "

"Вы альпинист?"

"В юности здорово увлекался. Только, конечно, обычные Швейцарские подъемы."

Мэллинсон с раздражением вмешался: "Было бы куда умнее обсудить куда мы летим. Бога ради, может ли кто-нибудь нам сказать?"

"На мой взгляд, мы приближаемся к вон той горной цепи," сказал Барнард. "Как Вы считаете, Кануэй? Я очень извиняюсь за это обращение, но раз уж нам всем выпало делить предстоящие приключения, было бы жаль не отбросить церемоний."

Кануэй посчитал вполне естественным обращаться к нему по имени и принял извинения Барнарда за пустячное излишество. "Да конечно," он согласился, и добавил: "я думаю, эта цепь - не что иное как Каракорамы. Существует несколько проходов если наш дружище вздумает пересечь их."

"Наш дружище?" воскликнул Мэллинсон. "Ты имеешь в виду наш манияк! Я считаю сейчас самое время отбросить теорию похищения. Мы достаточно далеко от границы, и никаких племен тут не существует. По-моему, единственное объяснение то, что парень - лунатик в бреду. Кто кроме сумасшедшего будет летать в подобной местности?"

"Я знаю что никто, кроме чертовски искусного летчика, и не смог бы," возразил Барнард. "Я никогда не был силен в географии, но насколько мне известно, горы эти имеют репутацию одних из самых высоких в мире, и если это так, переход через них будет представлением первого класса."

"И так же велением Бога," неожиданно вставила Мисс Бринклоу.

Кануэй мнения своего не высказал. Веление Бога ли, сумасшедствие лунатика -- для объяснения большинства вещей, ему казалось, у каждого был свой выбор. Или, альтернативно (и размышляя, он окинул нехитрый порядок кабины на фоне окна с безумным природным сценарием), воля человека и сумасшествие Бога. Какое удовлетворение, должно быть, в полной уверенности знать с какой стороны смотреть на эти вещи. Во время его наблюдений и сравнений произошла странная трансформация. Освещение повернулось под таким углом, что обдало синеватым оттенком всю гору, тогда как нижние ее склоны потемнели до фиолетового. Что-то глубже обычного равнодушия поднялось в нем -- не совсем возбуждение, но и не страх, а острая напряженность ожидания. Он сказал: "Вы правы, Барнард, дело становится все более и более замечательным."

"Замечательное или нет, я не из тех кто считает себя облагодетельствованным," настаивал Мэллинсон. "Мы не просили чтобы нас сюда доставили, и одному Богу известно что случится когда мы попадем туда, где бы то ни было. Я не понимаю каким образом факт того, что пилот вдруг вдруг выявился удивительным летчиком, смягчает его преступление. И потом, даже при всем при этом ничего не мешает ему так же быть сумасшедшим. Я однажды слыхал о пилоте который сходил с ума поднимаясь в воздух. Этот же, однако, сумасшедший с самого начала. Вот тебе и вся моя теория, Кануэй."