Утерянный горизонт - [12]

Кануэй хранил молчание. Его раздражало постоянное перекрикивание гудения машины, и потом, смысла в споре о возможностях было мало. Но когда Мэллинсон таки настоял на его мнении, он ответил: "Очень хорошо организованное безумие, как ты сам видишь. Не забудь о приземлении за бензином, и так же тот факт, что эта единственная из всех машин способная достичь подобной высоты."

"Это не доказательство что он не сумасшедший. У него могло хватить сумасшедствия все это спланировать."

"Безусловно, такое возможно."

"В таком случае нужно определить план действий. Что мы собираемся делать когда он приземлиться? Если, конечно, он не разобьет машину и всех нас не уничтожит. Что мы собираемся делать? Бежать к нему навстречу с поздравлениями о прекрасном полете, да?"

"Ну не о Вашей же жизни," ответил Барнард. "Хотя я оставлю на Вас все попытки поздравлений."

И снова Кануэйю не хотелось продолжать спор, тем более что американец своим уравновешенным юмором был в состоянии сам держать все под контролем. Кануэй уже успел подумать о том, что компания могла бы быть собрана менее удачно. Лишь Мэллинсон склонялся к придирчивости, и это отчасти, могло быть вследствие высоты. Разряженный воздух производил различные эффекты на людей; Кануэй, к примеру, под его действием погружался в смешанное состояние ясности ума и физической апатии, что было довольно приятным. И потому, вдыхая чистый холодный воздух, он ощущал легкие спазмы удовольствия. И не смотря на то, что вся ситуация была, без сомнения, ужасной, у него не хватало сил для негодования на то, что происходило с таким целеустремлением и пленяющим интересом.

Так же при виде высочайшей горы на нашло тепло удовлетворения, что на земле все еще существовали места, отдаленные, недостижимые, нетронутые человеком. Ледяной вал Каракорамов выступал сейчас более поразительно чем когда-либо на фоне северного неба, зловещего, мышинной окраски; горные пики отливали холодным блеском; глубоко величественные и далекие, они хранили достоинство в самой своей безымянности. Те несколько тысяч футов, что отделяли их от известных гигантов, могли полностью предохранить эти вершины от альпинистских экспедиций; в них было меньше заманчивого обаяния для того, кто бьет рекорды. Кануэй был антитезис подобного типа; он был склонен видеть вульгарность в западном идеале превосходства, и предложение "все возможное для наивысшего" ему казалось менее благоразумным и наверное, более избитым нежели "многое для высоты." По сути, он был равнодушен к излишним усилиям, и сами покорения нагоняли на него скуку.

Упали сумерки во время его раздумий над панорамой, окутывая глубины в густой, бархатный мрак подобно расплывающейся вверх краске. И вся горная цепь, уже намного ближе, побледнев, предстала в новом великолепии; поднялась полная луна, дотрагиваясь по очередности до каждой вершины, словно небесный фонарщик, пока весь горизонт не заблистал на фоне черно-синего неба. Воздух становился прохладнее и неприятными покачиваниями машаны заявил о себе знать ветер. Эти новые бедствия подействовали на пассажиров удручающе; никто не рассчитывал, что полет будет продолжаться после захода солнца, и теперь последняя надежда лежала в том, что топливо подходило к концу. Это, однако, должно было случиться скоро. Мэллинсон начал бурное обсуждение этого вопроса, и Кануэй, с некоторой неохотой, так как он действительно не знал, определил расстояние в тысячу миль, из которых большая половина уже была пройдена. "Ну и куда же это ведет нас?" несчастным голосом спросил юноша.

"Трудно сказать, но пожалуй, в одну из частей Тибета. Если это Каракорамы, Тибет простирается за ними. Одна из вершин, между прочим, должна быть К2, та, что обычно считается второй по высоте горой в мире."

"Следующая по списку после Эвереста," прокоментировал Барнард. "Подумать только, какой вид."

"И с точки зрения альпиниста намного сложнее чем Эверест. Герцог из Абруззи покинул ее как абсолютно невозможный пик."

"О, Боже мой," проворчал Мэллинсон c раздражением, но Барнард рассмеялся. "Я полагаю, в этом путешествии Вы выступаете в роли официального проводника, Кануэй, и признаюсь, был бы я подогрет чашечкой кофе с коньяком, и Тибет, и Теннесси предстали бы для меня в одном свете."

"Но что же мы собираемся делать?" снова стал подгонять Мэллинсон. "Зачем мы здесь? Что за смысл во всем этом? Я не понимаю как можно шутить о таких вещах."

"Это все равно что закатывать сцены по этому поводу, молодой человек. Кроме того, если парень действительно не в своем уме, как Вы изволили заявить, в этом, наверное, и нет никакого смысла."

"Он должен быть сумасшедшим. Других объяснений я не могу найти. Как ты считаешь, Кануэй?"

Кануэй покачал головой.

Мисс Бринклоу повернулась кругом так, как она могла бы сделать во время театрального антракта. "Потому как вы не поинтересовались моим мнением, я могу держать его при себе," начала она с ужасной скромностью, "но мне бы хотелось сказать, что я согласна с господином Мэллинсоном. Я уверена что у бедного человека не совсем хорошо с головой. Я имею в виду пилота, конечно. Так или иначе, если он не сумасшедший, никаких оправданий для его действий не существует." Она конфедициально добавила перекрикивая грохот мотора: "И вы знаете, это моя первая поездка по воздуху! Самая первая! До этого ничто бы не заставило меня совершить подобное, не смотря на то, что одна из моих подруг очень пыталась убедить меня лететь из Лондона в Париж."