Утерянное Евангелие. Книга 1 - [52]

— Говорят, что ты сын конунга Норвегии? — строго спросила великая княгиня по-норвежски.

Она смотрела на Олафа прямо, сердито, будто собиралась покарать его неведомо за что. Оробевший Олаф молчал. Ольга хмыкнула, прошла к лавке у стены и села, опершись руками о лавку.

— Знаешь меня? — опять обратилась она к мальчику на его родном языке.

— Кто тебя не знает? — наконец нашелся Олаф. — Хельга ты, княгиня, вдова Ингвара Рюриксона.

— Говорят, ты греческие книги читать умеешь? — чуть сварливо спросила княгиня.

— Умею, старый грек научил, Буртси его звали, а по-гречески — Мефодий.

— А по-нашему, по-славянски тоже можешь? — продолжала расспрос Ольга на местном наречии.

— Тоже могу! — ответил ей Олаф.

— Тоже грек научил? — поинтересовалась княгиня.

— Нет, купец Гостята, здешний, тот, с кем мы из Новгорода приплыли.

— Чему еще обучен?

— Коней люблю.

— Коней все любят.

— Стрелы мечу.

Ольга встала, в руках ее неизвестно откуда оказался кинжал.

— А нож? — спросила она и подала мальчику оружие.

Олаф взял в руку обоюдоострый нож, оценивающе взвесил его и с силой метнул в деревянную стену. Клинок вонзился, завибрировав.

— Ах! — порадовалась княгиня. — У варяжского конунга и петушки яйца несут!

«Крута… — подумал Олаф. — Крута княгиня Ольга. Таких, как я, полон двор у нее».

* * *

Однажды погожим летним деньком пошли Олаф с Хальфредром Беспокойным на Подол, на торжище. Олафу очень нравилось это место. Чем здесь только не торговали: из Византии везли вина, пряности, стекло, парчу; из Прибалтики — янтарь; из Новгорода — меха соболей, куниц, выдр и бобров, льняные ткани, оружие; с Волыни — хлеб, мед, воск, смолу, шерстяные ткани.

— Кто поборет медведя?! — вдруг раздалось в толпе.

Это на ярмарку привели ручного бера, который был ростом с человека, если становился на задние лапы.

— Я! — вызвался какой-то удалец с золотыми кудрями в простой холщовой рубахе по колено.

Кияне и гости сгрудились посмотреть на извечную ярмарочную забаву. Мόлодец достал из-за пояса боевой топорик и бросил его на землю, оставшись безоружным. Медвежий поводырь пошел собирать с людей ставки. Медведя надо было побороть, но не убить. А вот сам бер такое правило мог и не соблюдать. Зверь бессловесный, что с него взять?

— Знаешь, где зимой живет бер? — спросил Олафа наставник.

— Знаю, в своем логове, в берлоге, — ответил Скальду десятилетний мальчик.

В толпе зевак Хальфредр заметил знакомое лицо, присмотрелся и обомлел.

— Олаф, хочешь увидеть убийцу своего отца? — спросил он воспитанника.

— Где?! — сразу помрачнел Олаф и забыл и про медведя, и начавшуюся борьбу.

— А вон, стоит в кожаном жилете с нашитыми железными ромбами. Гудред Эйриксон его имя. Помнишь, я рассказывал сагу о смерти конунга Трюггви Олафссона?

— Это точно он? — уточнил Олаф.

— Мне его рожу никогда не забыть!

Не медля ни минуты, Олаф протолкался к ристалищу, где боролись человек и медведь, подобрал «тапр-окс» и решительным шагом подошел к Гудреду, который после смерти Харальда Серой Шкуры скрывался в Киеве от Харальда Синезубого.

— Какой у тебя красивый меч! — обратился Олаф к норвежцу на его родном языке. — Как тебя зовут?

— Гудред Эйриксон, — самодовольно ответил польщенный мужчина, стараясь не упустить из виду того, что происходило на ристалище. — А ты кто такой?

— Я сын своего отца! — ответил Олаф Трюггвасон.

— Ахахахах! — рассмеялся Гудред. — Ну, об этом и говорить не стоит, а как его зовут?

— Наклонись ко мне, — попросил мальчик. — Чтобы никто не услышал, потому что это секрет.

Норвежец наклонился, а Олаф, что есть силы взявшись двумя руками за топорище, хрястнул его топориком прямо по темени таким ударом, как колют дрова. Непокрытая голова Гудреда Эйриксона раскололась пополам.

— Трюггви Олафссон — имя моего отца, — выкрикнул маленький убийца прямо в закатившиеся глаза Гудреда, выпустил оружие из рук и бросился наутек, в терем княгини Ольги.

— Убили! — слышал он сзади крики. — Убийство!!!

Кто-то бросился к дружинникам князя Ярополка, следившими за порядком на торжище, кто-то с топорами и мечами побежал вслед за мальчиком-убийцей.

— Княгиня!!! — кричал Олаф, ворвавшись в покои Ольги. — Защити! Помоги!

— Что случилось? — спросила Ольга, поднимая с колен рухнувшего ей под ноги мальчика с забрызганным кровью лицом.

— Я убил человека! — признался Олаф и зарыдал.

— Кого?! Где?!

— Убийцу своего отца, Гудреда. На торжище, — последовал ответ мальчика сквозь рыдания.

— Запереть ворота! — тут же приказала Ольга своим стражникам. — Дружину во двор, с оружием, всех до единого!

Толпа, взобравшись с Подола по круче Замковой горы к терему Ольги, остановилась, уткнувшись в запертые ворота.

— Откройте, — раздался требовательный стук. — Откройте великому князю Ярополку!

Четверо слуг вынесли из терема огромный дубовый стул, потом поставили перед ним коротконогие деревянные табуреты. Вышла Ольга в полном княжеском облачении — в парчовой шубе до пола, в золотой княжеской короне. Она ступила сначала на табурет, а затем устроилась на троне.

— Откройте ворота и впустите моего внука! — приказала она дюжим привратникам.

Когда ворота открылись и дружинники князя Ярополка ворвались на подворье вперемешку с горожанами, то вмиг оторопели: перед ними восседала на возвышении великая княгиня Ольга. По левую руку от нее находился Олаф в пажеском кафтанчике и с мечом. По правую руку возвышался воевода Свенельд в посеребренных латах. Дружина великой княгини была выстроена во дворе в боевом порядке.