Устройство - [5]

— Все верно. Летун! С таким документом, милый, тебе не в районо нужно, а на Колыму вербоваться — верное дело. Да и возьмут ли? Как у тебя еще хватило духу к Луптевой пойти, не понимаю. Летун, и все тут.

— А при чем тут трудовая? — сдерживаясь, спросил Коржавин.

— Как это при чем?

— Ну да, при чем? Откуда видно, что я плохо работал?

— Откуда! Тут девяносто девять печатей — вот что! Все как на ладони! И попробуй докажи, что ты хорош! Ты почему, — Панкратов тыкнул пальцем в запись, — столяром не стал работать? Чем плохая специальность? Чистая… хлеб на всю жизнь. А ты год поработал и ушел!

— Правильно, — подтвердил Коржавин. — Там только рамы делали — больше ничего. А я их раньше умел вязать. Уволился, пошел к электрикам.

— Ну а там что не остался? Чего тебя понесло аж на Печору? — Шея Панкратова наливалась краснотой.

— Ребята на стройку уезжали, и я с ними. Мне интересно было посмотреть новые места. Не был я там ни разу.

— Ин-те-рес-но! — издеваясь, протянул Панкратов. — Видите ли, ему интересно было. Потому и ходишь, пороги обиваешь в тридцать лет. А сидел бы на одном месте, бил в точку, сейчас бы и квартира была и в квартире…

Сопя, стал закуривать, ломал спички. Коржавин наблюдал за ним.

— Я не хвалюсь собой, но тебе не грешно и послушать. Помнить, с чего я начинал? Кладовщиком работал, учетчиком, в навозе копался. А сейчас вот, — кивнул Панкратов, — паркет. Через все прошел.

…Начинал Панкратов не с кладовщика. Кладовщиком он стал позже, поняв кое-что в жизни. Кладовщик — это первая ступень лестницы, по которой с той поры подымался Панкратов.

Как всякий крестьянин, Панкратов вначале ухаживал за скотом, пахал землю, рубил избы. А кладовщик — это уже должность, хоть крошечная, но власть. Когда в Сусловку приезжало на машинах районное начальство, все, что окружало в тот момент Панкратова, казалось ему убожеством.

«А почему я не могу вот так на машине? — спрашивал он себя. — Они могут, а я не могу. Мне, значит, всю жизнь сидеть в кладовой, выдавать сапоги да ведра дояркам? Нет».

И он начал. Некоторое время поработал бригадиром на ферме — это уже был шаг. Стал выступать на собраниях — раз, другой. Критиковать недостатки, предлагать меры к их устранению. Критиковать тех, кого не следовало опасаться, и считаться с теми, кто стоял выше и мог подняться еще выше. Панкратова заметили. Кроме природной смекалки и мужицкой хватки, оставалась в нем кое — какая грамотейка от школы. Посидев зиму над книжками, с положительной характеристикой Панкратов поехал в район и поступил в техникум, на заочное отделение бухгалтеров. А через год перешел в центральную бухгалтерию совхоза. Еще через год он был избран председателем месткома, председателем рабочей кооперации, заместителем директора совхоза по хозяйственной части и еще, и еще, пока не очутился в кабинете с двумя телефонами. И тогда Панкратов сказал себе:

«Все, Яшка, хватит! Выше некуда. Можно и оскользнуться!»

Теперь он жил в доме, в котором проживало только районное начальство; в углу одной из трех комнат его квартиры стоял телевизор, на специальном столике — телефон. На стене — ковер. Дешевый — на полу. И машина была. Захотел на выходной на озера с ружьем — сел и поехал. За грибами — ягодами с женой — пожалуйста. Отчитываться ни перед кем не нужно.

Панкратов смотрел на Коржавина, и его распирала злость. Он не понимал, как это вот такой молодой, с образованием и не может определить себя?! Как ему поможешь… Звонить Николину бесполезно. Коржавин уйдет, а тот где-нибудь когда-нибудь скажет, что вот он, Панкратов, хлопотал за такого-то, а у того документы…

— Надо было ко мне сначала зайти, — с досадой сказал он Коржавину, — а уж потом к Луптевой. А ты попер напропалую. Нагородил там черт знает что. К чему о судимости ляпнул?!

— Да не сидел я! — Коржавин встал, прошел туда- сюда по кабинету. — Надоели расспросы — что да как. Выматывают душу. Не нужен, так бы сразу и сказали.

— А ты как хотел — выматывают. У них работа такая. Должны они знать человека! А ты влетел с улицы — и нате вам — направление. Да еще с такими бумагами.

— Не в бумагах дело. Им в диковину, что человек сам напрашивается в школу. А когда учителя бегут из деревни, это никого не удивляет?

— Ляпнул о судимости, — тянул Панкратов, — а теперь попробуй переубеди их. Какие вы все Коржавины заполошные. Отец твой, бывало, все горло драл.

— Ты отца не тронь! — взвинтился Коржавин. — Он к тебе за хлебом не ходил. Ты сам к нему пришел — вспомни пятьдесят первый!

— Ну и что… А я ему не помогал? Тебе-то откуда знать.

— Знаю я эту помощь.

— Жену бросил, по бабам небось шаришься! — разошелся Панкратов. — Почему с женой не живешь?

— Какое ваше дело! — взбеленился, шагнул к столу Коржавин. Он сейчас был противен себе за то, что пришлось ходить по кабинетам. — Какое ваше дело: живу — не живу! Что, я перед каждым должен отчет держать?!

— Да ты но ори, это тебе не в колхозной конторе, — косился на дверь Панкратов.

— Бросил! Как вы сразу догадываетесь! Может, она меня бросила! — Коржавин дергал головой, всегда у него начиналось так, когда доводили его. — Я зиму в области учительствовал, а она, сука, трепалась с кем попади!