Устал рождаться и умирать - [219]
Всякий раз, когда он уходил, я, несмотря на усталость, следовал за ним. Он ходил только на свою полоску в одну целую шесть десятых му. Эта земля, которая за полсотни лет осталась неприкосновенной, почти вся стала кладбищем. Тут и могилы Симэнь Нао с урождённой Бай, тут похоронена твоя мать, тут зарыты осёл, вол, хряк, моя сука-мать и Цзиньлун. Места, где не было могил, густо поросли травой. Впервые эта земля пришла в запустение. Полагаясь на свою серьёзно ослабевшую память, я нашёл место, выбранное для себя, улёгся там и стал тихо и печально поскуливать.
— Не горюй, старый пёс, понимаю, о чём ты. Если помрёшь прежде меня, своими руками похороню тебя здесь. Случись мне помереть раньше, перед смертью накажу, чтобы тебя здесь похоронили.
Он насыпал кучку земли за могилой твоей матери и сказал, обращаясь ко мне:
— Это место для Хэцзо.
Луна полна печали, её свет искрится прохладой. Вслед за твоим отцом я брожу по его полоске. Потревоженная пара турачей, хлопая крыльями, перелетает на другой надел. Они оставляют промежутки в лунном свете, и он тут же смыкается за ними. В паре десятков метров на север от могил семьи Симэнь твой отец остановился, огляделся по сторонам и топнул:
— Это место для меня.
И начал копать. Вырыл яму пару метров длиной, шириной около метра и, углубившись примерно на полметра, остановился. Улёгся в эту неглубокую яму, глядя на луну, и где-то через полчаса выбрался из неё:
— Ну вот, старый пёс, ты свидетель, луна тоже свидетель, я в этом месте лежал, его занял и никому не уступлю.
Прикинув мои размеры, он выкопал яму и на месте, где лежал я. Как и он, я спрыгнул туда, полежал и вылез.
— А это твоё место, старый пёс, я и луна тому свидетели.
В компании печальной луны мы уже с первыми петухами возвращались во двор семьи Симэнь по дороге, что вела по дамбе у реки. Несколько десятков деревенских собак, подражая городским, проводили на площади рядом с усадьбой вечеринку лунного света. Они сидели кружком, а в центре сука с красным шёлковым платочком на шее исполняла песню, восхваляющую луну. Конечно, для людей это звучало как неистовый лай, но на самом деле в этом звонком голосе, в этой восхитительной, трогательной мелодии и в словах было много поэзии. «Ах, луна, луна, как страдаю из-за тебя… Ах, девушка, девушка, по тебе схожу с ума…» — вот о чём эта песня.
Этой ночью твой отец впервые заговорил с твоей женой.
— Мать Кайфана, — постучал он в стенку.
— Слушаю, отец, говорите.
— Выбрал тебе местечко, в десяти шагах за могилой твоей матери.
— Вот и славно, отец. При жизни была членом семьи Лань, и по смерти буду её духом.
Мы понимали, что всего ей не съесть, но на всё, что было, накупили целую гору «питательных продуктов». Кайфан в мешковатой полицейской форме доставил нас в Симэньтунь на полицейском мотоцикле с коляской. Сидевшая в коляске Чуньмяо держала разноцветные коробки и пакеты на руках. Я сидел позади сына, крепко ухватившись за стальной поручень. Кайфан смотрел ледяным взглядом и, несмотря на плохо сидевшую форму, выглядел сурово и внушительно. Синее родимое пятно очень хорошо сочеталось с синей полицейской формой. Правильную профессию выбрал, сынок: это наше синее лицо то что надо для бесстрастного исполнителя закона.
Стволы деревьев гинкго по обочинам уже стали с плошку толщиной. Под обилием цветов ветки молочно-белых или тёмно-красных кустов индийской сирени на разделительной полосе склонились к земле. Всего несколько лет не приезжал сюда, а сколько перемен. Так что, думал я, наверное, будет необъективно сказать, что Цзиньлун с Пан Канмэй ничего доброго не сделали.
Сын остановил мотоцикл перед воротами усадьбы, провёл нас во двор и холодно поинтересовался:
— Сначала с дедом встретитесь или с мамой?
— Как исстари повелось, сначала с дедом, — поколебавшись, ответил я.
Дверь отца была заперта. Подошедший Кайфан постучал. Никто не отозвался. Кайфан шагнул к маленькому окошку и постучал в него:
— Дедушка, это Кайфан. Твой сын вернулся.
После молчания из комнаты донёсся долгий печальный вздох.
— Отец, твой непочтительный сын вернулся. — Я опустился перед окошком на колени, Чуньмяо последовала моему примеру. — Батюшка, откройте, — проговорил я в слезах. — Позвольте глянуть на вас хоть одним глазком…
— Видеть тебя душа не лежит, — сказал отец. — Поручу вот лишь пару дел, слушаешь?
— Слушаю, батюшка…
— Место для могилы матери Кайфана в десяти шагах на юг от могилы твоей матери, я его холмиком обозначил. Могилка старого пса западнее могилы хряка, я ему там ямку выкопал. А моя — в тринадцати шагах на север от могилы твоей матери, я её, почитай, вырыл. Как помру, никакого гроба не надобно, музыкантов тоже, родственников и друзей тоже извещать не надо; найдёшь циновку из тростника, завернёшь в неё, зароешь без шума, и хорош. У меня в корчагах зерно — всё в могилу высыпи, пусть покроет тело, покроет лицо. Это всё на моей землице выросло, пусть в мою землицу и возвернётся. Оплакивать меня после смерти никому не позволяю, никаких рыданий. Ну а мать Кайфана как хотите, так и провожайте, моё дело сторона. Ежели у тебя хоть немного сыновней почтительности осталось, сделай, как я велю!
История Вань Синь – рассказ о том, что бывает, когда идешь на компромисс с совестью. Переступаешь через себя ради долга. Китай. Вторая половина XX века. Наша героиня – одна из первых настоящих акушерок, благодаря ей на свет появились сотни младенцев. Но вот наступила новая эра – государство ввело политику «одна семья – один ребенок». Страну обуял хаос. Призванная дарить жизнь, Вань Синь помешала появлению на свет множества детей и сломала множество судеб. Да, она выполняла чужую волю и действовала во имя общего блага. Но как ей жить дальше с этим грузом?
«Страна вина», произведение выдающегося китайского романиста наших дней Мо Яня (род. 1955), дает читателю прекрасную возможность познакомиться с самой яркой и колкой сатирой в современной китайской литературе. Великолепная, оригинальная образность, безграничная сила воображения, сплетенная с мифологичностью, мастерское владение различными формами повествования — все это присуще уникальному стилю Мо Яня.
«Красный гаолян» — самое известное произведение Мо Яня, китайского прозаика, лауреата Нобелевской премии (2012 г.). По мнению критиков, премию эту присудили писателю во многом благодаря этому роману, включённому в список ста лучших китайских романов минувшего века. Во всём мире с огромным успехом прошёл фильм «Красный гаолян», снятый по этому произведению и пробудивший у многих российских зрителей интерес к истории и культуре Китая. Теперь впервые на русском языке выходит и сам роман, написанный жёстко, даже жестоко.
Повествователь, сказочник, мифотворец, сатирик, мастер аллюзий и настоящий галлюциногенный реалист… Всё это — Мо Янь, один из величайших писателей современности, знаменитый китайский романист, который в 2012 году был удостоен Нобелевской премии по литературе. «Сорок одна хлопушка» на русском языке издаётся впервые и повествует о диковинном китайском городе, в котором все без ума от мяса. Девятнадцатилетний Ля Сяотун рассказывает старому монаху, а заодно и нам, истории из своей жизни и жизней других горожан, и чем дальше, тем глубже заводит нас в дебри и тайны этого фантасмагорического городка, который на самом деле является лишь аллегорическим отражением современного Китая. В городе, где родился и вырос Ло Сяотун, все без ума от мяса.
Мо Янь – один из самых известных современных китайских писателей, лауреат Нобелевской премии по литературе 2012 года за «галлюцинаторный реализм, который объединяет народные сказки с историей и современностью». «Перемены» – история «маленького человека», чья жизнь меняется вместе с жизнью страны. Неторопливое, чрезвычайно образное повествование ведет нас от одного события к другому. Автор делится с нами своими размышлениями и наблюдениями, не упуская ни единой детали. И эти детали дают гораздо более полное представление о жизни Китая и китайцев, чем самые толстые учебники истории.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.