Условия человеческого существования - [28]

Директор терпеть не мог внезапных перемен в поведении Кадзи, его холодной учтивости. Он понимал, что это попросту откровенное выражение презрения к нему, директору. Но Кадзи он все прощал. Кадзи дельный человек, надо только уметь заставить его работать.

18

— Что тебя сегодня прорвало? На предприятии, которое только и живет войной, пускаться в философию! Совсем спятил! — выговаривал Окидзима по дороге из конторы.

— Но ведь факты, факты, Окидзима. Платим лучше, прогулов почти не стало, а трудятся-то они по-прежнему спустя рукава. И дело тут вовсе не в их бродяжнических наклонностях, на которые упираешь ты с Окадзаки. Ну и это тоже есть, допустим. Но главное — в другом. Война несправедливая — вот в чем дело! Не нужна им эта война, вот они и не хотят на нее работать.

— Ну ладно, давай начистоту. А что это, наша война, моя, твоя? Нет же! Честно говоря, мы тащим ее на своем горбу, потому что понимаем — никуда от нее не денешься…

Кадзи подкинул ногой камешек и промолчал.

— А тебе надо быть поосторожнее — как бы не угодил ты со своим языком куда-нибудь…

— Ну а как ты сам в глубине души относишься к этой войне?

— А никак, — ответил Окидзима. — Я человек обыкновенный, в меру порядочный, в меру озлобленный. Из таких, которые хотят выжить.

— И меня хочешь на это настроить?

— Представь себе — нет. Правда, очень уж ты заботишься о чистоте своей шкуры. На всякий случай запомни: гладкошерстные лошади на дальних маршах быстрее сдают.

— Хочешь, поспорим, кто дольше выдержит?

Они остановились на площадке перед конторой. Кадзи заглянул в сердитые глаза Окидзимы.

— Ведь что там ни говори, а нам с тобой от войны не отвертеться.

— Ох, нелегко иметь дело с племенем гуманистов! Ну что ж, давай покажи, как честно прожить жизнь на острие ножа. Если только можно назвать честной жизнь человека, который уже причастен к преступлению…

Ночью разразилась бурная весенняя гроза. По земле мчались стремительные потоки воды. Ослепительные молнии раскалывали чернильный мрак рощи, а следом за ними землю сотрясали удары грома.

Кадзи стоял у окна. Митико подошла и встала рядом.

— Страшно в горах во время грозы…

Кадзи положил руку на ее плечо.

— В бараках крыши как решето, — сказал он.

— Ой, совсем забыла, — неожиданно вскрикнула Митико. — Куры-то во дворе, под дождем! Мне Окидзима кур принес. Хотя бы в ящик какой-нибудь…

Кадзи пошел было за ней, но тут же вернулся к окну. Куры, ящики… крыши… Не сам же он должен чинить их крыши, его дело — дать заявку на ремонт. И если уж соваться сейчас под этот ливень, так чтобы помочь людям, а не курам…

Он не тронулся с места и продолжал смотреть в окно. Что может быть великолепнее и величественнее созерцания разбушевавшейся стихии!..

Вспомнив о Митико, он метнулся к черному ходу, но опоздал. Она уже тащила в дом огромный ящик. Куры сами нашли ящик и были почти сухие, зато Митико промокла насквозь.

— Ой, милый, какой ливень! — прерывающимся голосом сообщила она, выжимая волосы. — Ну, курочки, спите спокойно… Знаешь, я только сейчас почувствовала, до чего же замечательно иметь свой дом!

Все еще тяжело дыша, она вскинула на мужа счастливые глаза, сверкавшие зеленоватыми искорками.

Кадзи принес полотенце и помог ей вытереться.

Молния ударила где-то рядом. Вздрогнула и замигала электрическая лампочка. От страшного удара грома дом заходил ходуном. Митико прижалась к Кадзи и смотрела на него полными нежности глазами. Заявку на ремонт бараков он подавал уже несколько раз. Не успели починить — не его вина. Он сделал все, что мог…

— …Я беспечный самодовольный болван, — говорил он. — Я только сейчас понял ту простейшую истину, которую должен был знать с самого начала: я помогаю эксплуатировать этих несчастных, я пособник этой жестокой войны. Помнишь, я нес тебе всякую чепуху… Болтовня, я не сдвинулся с тех пор ни на шаг. Чего ради я тут командую рабочими? Только чтобы быть с тобой, чтобы наслаждаться твоей любовью. А чего стоит моя любовь? — Он усмехнулся. — Я вот послал тебя под дождь, а сам философствовал у окна! Да, да, Митико, такой я. И разве только одно это? Ведь, может быть, все мои старания немного облегчить жизнь этим несчастным — лишь способ добиться успеха и сделать карьеру!..

Перед глазами Кадзи снова всплыло окаменевшее в скорби лицо той женщины на перроне: «Не вернется, никогда больше не вернется!..» Да, ваш муж не вернется, а я вот не попаду на фронт. Я буду философствовать у окна, обнимать жену, болтать чепуху…

— Но что ты можешь сделать? — зашептала Митико, и в самом ее горячем шепоте было оправдание. — Почему все так мучает, так волнует тебя? Ведь это бессмысленно, ты один не можешь покончить с войной… Если ты будешь постоянно терзать себя, жизнь станет не в радость, а я этого не хочу. Не хочу! Мы живые и должны жить! Нам еще, может быть, предстоят страшные испытания — война не кончилась. Откуда ты знаешь, что нам готовит судьба? Но мы должны выстоять, мы должны жить и стараться не делать слепых ошибок! Разве не в этом радость?

Кадзи кивнул. Если и есть на свете радость, то, пожалуй, только в этом…

19

В один из жарких июльских дней директор позвонил Кадзи и приказал немедленно явиться. Кадзи не удивился — у директора всегда все «срочно». Окидзимы не было, он ушел проверять бараки. Кадзи сунул бумаги в стол и выглянул в окно. Воздух был раскален до такой степени, что, казалось, полыхал невидимым бесцветным пламенем; солнце стояло в зените.