Усадьба пастора - [3]

Пастор замечал это и радовался. Какой чистой, какой невинной он ее вырастил! Он отдалил от нее все, что могло бы нарушить ее детскую невинность, и поэтому душа ее была подобна сияющей жемчужине, к которой не пристанет никакая грязь.

О, хоть бы она навсегда осталась такой, как сейчас!..

Пока он сам оберегал ее, ничто дурное не могло бы ее коснуться. Если же он уйдет из этого мира, то у нее ведь останется оружие для жизненной борьбы, которое он ей дал, и оно пригодится ей, когда пробьет час. А час борьбы, конечно, пробьет. Пастор смотрел на дочь взглядом, которого она не понимала, и говорил с глубокой уверенностью:

— Да, да, все в руке господней!

— Тебе сегодня некогда погулять со мной немного, папа? — спросила Ребекка после завтрака.

— Да нет, я, пожалуй, с удовольствием пройдусь. Погода чудесная, а я работал так усердно, что проповедь почти совсем готова.

Они вышли на каменные ступени главного входа, обращенного в ту сторону, где стояли остальные постройки. Усадьба пастора отличалась одной особенностью: проезжая дорога, которая вела в город, пролегала прямо через двор. Пастору это было не по душе, потому что он превыше всего ценил покой и тишину, а даже в этом захолустье на дороге в город чувствовалось некоторое оживление.

Но для Ансгариуса небольшое движение на дороге являлось постоянным источником волнующих ситуаций. Пока отец с дочерью стояли на ступенях и обсуждали, пойти ли им по дороге или через вересковую поляну спуститься к берегу, юный воин взбежал по склону наверх и бросился на двор. Он раскраснелся и запыхался. Буцефал скакал галопом. У самых дверей дома Ансгариус остановил своего коня таким сильным рывком, что в песке остался глубокий след. Размахивая мечом, он закричал:

— Они мчатся сюда! Они мчатся!

— О ком ты говоришь? — спросила Ребекка.

— Фыркающие вороные кони и три боевые колесницы, полные вооруженных воинов.

— Что ты болтаешь! — строго сказал отец.

— Едут три коляски, в них люди из города, — сказал Ансгариус, смущенно улыбаясь, и слез со своего коня.

— Пойдем домой, Ребекка, — сказал пастор. Но в ту же минуту на холм рысью взбежали первые лошади. Здесь, конечно, не было фыркающих коней. И все же залитые солнечным светом коляски, выпорхнувшие на дороге одна за другой, а в них веселые лица и яркие краски одежды, — все это представляло собой красивое зрелище. Ребекка невольно остановилась на пороге дома.

В первом экипаже на заднем сиденье разместились пожилой господин и дородная дама, а на переднем — молодая дама и господин, который в эту минуту встал и, извинившись перед дамой на заднем сиденье, повернулся лицом вперед и стал смотреть мимо кучера.

Ребекка засмотрелась на него, сама того не замечая.

— Как здесь чудесно! — воскликнул молодой человек.

Усадьба пастора стояла на крайнем холме возле самого моря, и перед тем, кто поднимался на двор, сразу открывался широкий синий простор.

Господин на заднем сиденье слегка наклонился вперед:

— Да, здесь действительно красиво. Меня радует, господин Линтцов, что вы столь высокого мнения о нашей своеобразной природе.

В эту минуту глаза молодого человека встретились с глазами Ребекки. Она мгновенно потупилась. А он остановил кучера и воскликнул:

— Давайте остановимся здесь!

— Погодите, господин Линтцов, — сказала дама с улыбкой. — Это не годится: здесь ведь усадьба пастора.

— Ну так что же! — весело воскликнул молодой человек, спрыгивая с коляски.

— Не правда ли, — обратился он к сидевшим в других экипажах, — здесь неплохо передохнуть!

— Да, конечно! — раздался хор голосов, и молодые люди тотчас же стали выходить из экипажей.

Тогда господин на заднем сиденье встал и серьезно сказал:

— Нет, друзья мои! Расположиться здесь, у пастора, с которым мы незнакомы, ни в коем случае нельзя. Еще десять минут, и мы будем у ленсмана, а у него привыкли к визитам посторонних.

Он уже собирался дать кучеру знак ехать дальше, но в дверях дома показался пастор и радушно приветствовал путников. Он узнал консула Хартвига — самого могущественного человека в городе.

— Если бы вам угодно было остановиться у меня, это доставило бы мне большое удовольствие. И я смею уверить вас, что такой вид, как здесь…

— О нет, дорогой господин пастор! Вы слишком добры. Мы не вправе воспользоваться вашим любезным приглашением. И я прошу вас также извинить этих сумасбродных молодых людей, — сказала фру Хартвиг, но и сама она уже не очень-то верила, что ей удастся побудить своих спутников ехать дальше, когда увидела, что ее сын, ехавший во второй коляске, и Ансгариус уже увлечены разговором, как добрые приятели.

— Но я вас уверяю, фру, — ответил пастор с улыбкой, — что и я и моя дочь были бы очень рады столь приятному нарушению нашего одиночества.

Господин Линтцов с торжественным поклоном открыл дверцу экипажа, консул Хартвиг посмотрел на свою жену, а она на него, пастор подошел и повторил свое приглашение, и в конце концов они, полусопротивляясь, полусмеясь, покинули экипажи и последовали за пастором в просторную комнату, выходившую в сад.

Здесь возобновились извинения и представления. Компания состояла из детей консула Хартвига и их нескольких друзей и подруг, а прогулка была, собственно, предпринята в честь друга старшего сына консула — Макса Линтцова, приехавшего на несколько дней погостить у Хартвигов.