Л. З. Лунгина. Александр Хьелланн
Когда в страшной нищете и полной безвестности, затравленный местными столпами общества, умер Кристиан Эльстер, один из самых своеобразных и глубоких норвежских писателей, Александр Хьелланн, потрясенный его безвременной смертью, написал, что родина всегда была для Эльстера злой мачехой. Для самого Хьелланна, напротив, Норвегия, казалось, всегда была любящей матерью. Недаром буржуазные скандинависты на все лады твердят о счастливой звезде этого крупнейшего норвежского романиста XIX века. Словно добрая фея коснулась своей волшебной палочкой его колыбели, — ему во всем как будто сопутствовала удача.
По рождению Хьелланн (1849–1906) принадлежал к одной из самых богатых и известных в стране патрицианских семей, то есть к той старой, потомственной просвещенной буржуазии, которая в Норвегии играла до некоторой степени роль дворянства. С раннего детства он рос в атмосфере беспечной жизни. Он был одним из самых образованных людей Норвегии и вместе с тем светским человеком с изысканно-аристократическими манерами. «Хьелланн был самым статным и красивым среди нескольких тысяч гостей, собравшихся во дворце, — писал знаменитый норвежский писатель Бьернсон, вспоминая свою первую встречу с Хьелланном в Версале, на приеме у французского президента, — …он держался словно посланец великого, могучего народа. Все на него смотрели, и казалось странным, что грудь его не украшена орденами. Он выглядел как настоящий принц, приехавший из далекой заснеженной страны. И я не скрою, что был горд, когда он подошел ко мне и заговорил по-норвежски».
Первая книга Хьелланна — сборник «Новеллеты», вышедшая в 1879 году, имела шумный успех и сделала его имя известным, вторая — роман «Гарман и Ворше», опубликованная через год, принесла ему славу. С первых своих шагов в литературе он входит, наряду с крупнейшими современными ему писателями Норвегии — Генриком Ибсеном, Бьернсоном и Йунасом Ли, в так называемую «четверку великих». И с каждой новой книгой Хьелланн завоевывал все более широкую популярность не только у себя на родине, но и за границей, особенно в Германии.
Впрочем, счастье, как это отмечают все посвященные Хьелланну официальные юбилейные статьи, не изменило ему и в XX веке — его книги никогда не знали периодов полного забвения; знаменитый еще при жизни, он стал классиком после смерти: его издают роскошными, дорогими изданиями на глянцевитой бумаге с золотым обрезом, блестящие образцы его прозы норвежские дети читают в своих школьных хрестоматиях и даже учат наизусть, ему посвящаются многочисленные статьи, исследования и монографии, в которых критики, не скупясь на эпитеты, восхищаются изящной сдержанностью его фразы, тонкостью его иронии, неповторимой прелестью его пейзажа.
Казалось, не узкой, тернистой тропинкой, как Эльстер, а широкой, прямой дорогой пришел Хьелланн в Пантеон и сразу же прочно занял там почетное место.
Как же тут не родиться легенде об «алладиновской» судьбе писателя? Ведь даже сам «старый фельдмаршал» — так Хьелланн шутливо называл Георга Брандеса, возглавлявшего в 70-е годы на севере борьбу за проблемную реалистическую литературу, — писал: «А. Хьелланн — редкое явление в истории нашей новейшей литературы: это человек, который с самого начала своей деятельности пользовался беспримерным счастьем». Так, с легкой руки Брандеса и пошла по свету сказка о «счастливчике Хьелланне». Но, несмотря на все ее внешнее правдоподобие, эта сказка о легкой, счастливой судьбе художника в капиталистическом мире, как бы ее ни расцвечивали и ни расписывали биографы Хьелланна, остается только сказкой, фантастической и кощунственной, потому что она противоречит всему духовному облику и творчеству великого реалиста, поистине выстрадавшего свою беспощадную критику буржуазного общества и свои радикально-демократические убеждения.
Нет, не легким путем шел Хьелланн в литературу. Сначала — утрата привычных, традиционных представлений своей среды, овеянных поэзией детства, затем — утрата духовной связи с людьми своего круга, в том числе с горячо любимым отцом, и, наконец, как итог многолетних наблюдений над жизнью современного ему общества, — утрата иллюзий и надежд, обретенных такой дорогой ценой. Таковы вехи этого горького и мужественного пути, прерванного тем глубоким идеологическим и политическим кризисом, который в конце 80-х — начале 90-х годов переживала Норвегия и который не только внес пессимистические, а подчас и глубоко трагические ноты в последние романы Хьелланна, но и привел писателя в безысходный идейный и творческий тупик, заставив его в полном расцвете славы и сил, на 42-м году жизни, навсегда уйти из литературы.
* * *
Художественному творчеству Хьелланн отдал всего двенадцать лет, но за это время он успел выпустить три сборника новелл, несколько пьес и девять романов, каждый из которых явился событием в литературной жизни Норвегии. Поражает интенсивность его писательской деятельности, но еще больше поражает идейная зрелость и художественная завершенность всего, что он написал. Уже в первых своих вещах Хьелланн показал себя не только вполне сложившимся, но и тенденциозным в лучшем смысле этого слова художником, борющимся за ясные и определенные политические, социальные и эстетические принципы. Он выступил как буржуазный гуманист, демократ и просветитель, глубже связанный с идеями французской революции, чем с современной ему бескрылой и плоской буржуазной мыслью позитивистского толка.
