Фру Луизе Древсен, урожденной Коллин, посвящает автор.
I
Обычно маленький Мариус сидел в классе неподвижно и тихо. Слишком большие карие глаза придавали его бледному невзрачному личику испуганное выражение. Неожиданный вопрос заставлял школьника густо краснеть, и тогда, отвечая, он начинал заикаться.
Маленький Мариус занимал предпоследнюю парту. Он сидел немного сгорбившись, — у школьных скамеек не было спинок, а прислоняться к следующей парте строго запрещалось.
Шел урок географии. Был теплый августовский день после каникул. Солнце освещало сад ректора, и на маленькой яблоньке отчетливо вырисовывались четыре больших яблока.
Одно окно в классе было задернуто голубыми занавесками, а на подоконнике другого Абрахам искусно начертил солнечные часы и тут же охотно сообщал всем желающим узнать, сколько времени осталось до конца урока.
Учитель за кафедрой подул на перо, только что им очиненное, и негромко спросил:
— Еще какие города?
Учитель Борринг имел привычку чинить за уроком перья. В каждом классе, где он вел занятия, лежала кучка изящно отточенных гусиных перьев, которыми никому не разрешалось пользоваться, за исключением ректора. Тем не менее учителю Боррингу не удавалось содержать перья в должном порядке. Нередко выискивался какой-нибудь злонамеренный ученик, который в перемену совал перья в чернильницу и крутил их там до тех пор, пока не приводил в негодность.
Явившись на очередной урок, Борринг всякий раз с отчаянием восклицал: «Боже ты мой! Кто испортил мои перья?!»
И на это весь класс хором отвечал: «Олбом!»
Да, все отлично знали, что учителя Олбом и Борринг недолюбливали друг друга.
Сегодня все перья Борринга были опять испорчены. И учитель весь урок усердно скоблил их перочинным ножиком, бормоча тихие проклятия Олбому.
Наконец, сдунув с кафедры тонкие белые и фиолетовые стружки, учитель Борринг снова спросил:
— Так еще какие города?
Этот вопрос был обращен к долговязому Толлейву, сидящему на последней скамейке. Ответа не последовало, и тогда учитель повторил свой вопрос:
— Так еще какие города имеются в Бельгии?
Теперь молчание в классе долгое время ничем более не нарушалось.
Сегодня учитель Борринг спрашивал последнюю скамейку, а как известно, ученики, сидевшие там, никогда не готовили уроков. Но ради порядка и для того, чтобы поставить отметку в табеле, их все же спрашивали раз в месяц.
Несколько парней, которые занимали последнюю скамейку, ничуть, казалось, не беспокоились — ответят ли они учителю или нет. И поэтому никто в классе не брал на себя напрасного риска подсказывать им.
Но сегодня долговязый Толлейв, отвечая, заметно волновался. Сидя за партой, он беззвучно шевелил губами и нервно теребил закрытую географическую карту. Она была закрыта потому, что по заведенному порядку и тот, кто отвечает, и его соседи должны были захлопывать свои карты. «Заниматься географией по карте — дело не мудреное», — любил говорить Борринг.
Беспокойное состояние Толлейва объяснялось тем, что на этот раз он, вопреки обыкновению, немного подготовился к уроку. Он дважды прочел его дома и один раз в школе. И сквозь туман прочитанного удержал в своей памяти название еще одного бельгийского города, кроме Брюсселя.
Вот об этом городе Толлейв и собирался сообщить учителю. Однако удручающая тишина в классе, среди которой по временам раздавался возглас: «Еще какие города?», и необычайность того факта, что он отвечает, — удерживали его в молчании. Помимо того, Толлейву казалось, что любой его ответ непременно вызовет всеобщий хохот в классе. И это тоже отчасти не позволяло ему открыть рта.
В общем, долговязый Толлейв предпочитал молчать, хотя название бельгийского города уже, можно сказать, висело на кончике его языка.
Остальные ученики последней скамейки с холодным спокойствием ожидали своей участи. Это были самые крупные и сильные мальчики в классе. Они собирались по окончании школы отправиться в плавание, и им, в сущности, было решительно наплевать на какой-то там табель. Лишь один из них незаметно раскрыл учебник географии и знакомился с тем, что там было сказано о бельгийских городах, и с последующими параграфами.
Маленький Мариус тихо сидел за предпоследней партой. Его большие глаза были устремлены на учителя, но в то же самое время руки школьника были чем-то заняты под столом — казалось, что он завязывает какие-то узлы и изо всех сил туго стягивает их.
Теплый полуденный час располагал школьников заниматься своими делами. Некоторые, впрочем, ничего не делали. Засунув руки в карманы, они сидели, устремив свой взор в пространство. Один ученик мирно спал, положив голову на руки. Другой, заставив себя книгами, списывал латинские слова. Третий, сидя у окна, пристально разглядывал четыре яблока в ректорском саду, размышляя о том, сколько яблок может расти на той стороне дерева, которую он не видит, и при этом решал задачу — с какой стороны ограды лучше всего перелезть в сад, когда стемнеет.
Два школьника, склонившись над большой картой Европы, плыли на кораблях, которых изображали две щепки, срезанные с парты. Над Ла-Маншем дул чертовски крепкий зюйд-вест, и поэтому корабли предпочли обогнуть Шотландию с севера. Но над Гибралтарским проливом хищно склонился третий школьник с длинным огрызком карандаша, который он обмакнул в чернила. Этот огрызок карандаша представлял собой алжирское пиратское судно.
