Урук-хай, или Путешествие Туда… - [119]

Ещё явился Гхирыжш-Шин-Нагх во главе небольшой ватаги орков, увешанных гондорским оружием. Он встал передо мной на колени и долго говорил что-то быстрой скороговоркой. Гхажш переводил. Я вяло кивал и говорил что-то в ответ. Потом было всеобщее омовение. Мы смывали с себя кровь побеждённых. Мне дали возможность сделать это первым.

Всё это меня не занимало. Я думал о том, что рассказал корноухий гхама.

В себя я пришёл ближе к закату, когда увидел знакомого бактра, которого под уздцы привели к колодцу двое каких-то снаг. Снаги заставили бактра опуститься на колени и живот, а потом сняли с его спины серый свёрток буургха. Они положили его в пыль и осторожно развернули.

В свёртке лежало тело. Тело Угхлуука. Он был мёртв.

Глава 32

Угхлуука схоронили под утро следующего дня. Схоронили просто, без почестей, прощаний и слов. Так же обыденно, как убитых в бою снаг. Единственная почесть, которой удостоили его тело, – отдельная, не общая, могила. Тогда всё это показалось мне диким. Завернули костлявое тело старца в буургха, зарыли, утоптали землю над могилой и навалили сверху валун. Отойди от такой могилы на десять шагов и уже с трудом найдёшь её. Отойди на сто, и не найдёшь никогда. Мало ли в пустыне разбросано камней. И кто скажет, сколько могил спрятано под этими камнями. Но «только живые нуждаются в сострадании». Урр-уу-гхай не плачут по мёртвым. Разве что иногда, наедине с собой. О мёртвых они просто помнят.

– Мне нельзя было уходить от него так далеко и так надолго, – сказал эльф.

– Что теперь об этом говорить, – отозвался Гхажш. – Он это знал не хуже тебя. Если он решил, что прожил достаточно, то незачем теперь думать об этом. Прости, азогх. Ты опять оказался прав. Благодарю тебя за этот урок.

– Куда ты теперь пойдёшь, Лингол? – обратился он к эльфу.

– Не знаю, – эльф поправил перевязь меча. – Если мне нельзя с вами, то, наверное, на запад. В Серую Гавань. Кэрдан Корабел когда-то дал клятву, что он будет последним Перворождённым, покинувшим Средиземье. На его кораблях найдётся для меня местечко.

– Тебе незачем идти с нами. Это наше дело. Только наше.

– По обычаю гхама должен быть убит, если погибнет тот, кому он принадлежал. Ты, действительно, меня отпускаешь? – эльф посмотрел на Гхажша, и в его голосе мне почудилось что-то странное.

– А ты готов встретить смерть, Перворождённый? – Гхажш усмехнулся и посмотрел на эльфа.

Прямо в глаза. Они постояли так немного, а потом корноухий отвёл взгляд.

– Нет, – сказал он, стараясь унять дрожь в голосе. – Не готов. Раньше я точно знал, что если мне случится умереть, то я попаду в чертоги Мандоса. Я это чувствовал всем своим естеством. А теперь я не знаю. Что-то изменилось в мире. Теперь я могу только верить.

– Мы все можем только верить, – вздохнул Гхажш. – Только верить…

Движения шагхрата я не увидел. То есть увидел, но в самом конце, когда тёмная сталь кугхри уже полоснула по горлу корноухого. Эльф качнулся и посерел лицом, голова его запрокинулась, а на шее появилась тонюсенькая алая полоска, сразу засочившаяся мелкими каплями. Я представил, как, глупо хлопая глазами, будет катиться в пыли голова корноухого гхамы, и не ощутил в себе жалости.

– По обычаю, – произнёс Гхажш, глядя на эльфа, – кровь гхамы должна быть пролита на могиле того, кому он принадлежал. Кровь пролита. Твоё рабство кончилось, Лингол. Прощай.

– Я мог бы принести вам пользу, – сказал эльф. – Кто знает, что ждёт вас в подземельях Барад-Дура.

– Что бы нас там не ждало, – холодно ответил Гхажш, – ты не сложишь об этом песен. Это наше дело. Только наше. Я сказал.

И эльф ушёл.

Мы постояли и помолчали ещё немного, а потом ушли тоже. Остался только камень и капли крови на нём…

– Зачем ты убил корноухого? – спросил я Гхажша, когда мы отошли уже достаточно далеко.

– А ты понял, что я его убил? – спросил он вместо ответа.

– Понял, раз спрашиваю.

– Тебе его жаль?

– Нет. Но я хочу лучше понимать тебя.

– Наверное, я не смог его простить. Его народ. Угхлуук мог. Поэтому он и мог с ним справляться. Мне для этого не хватает ни мудрости, ни силы. На несколько дней меня бы хватило, но что значат эти несколько дней… К тому же он даже не понял, что его убили. Он столько лет прожил с нами и так ничего и не понял. Он доберётся до Серой Гавани, уплывёт на Заокраинный Запад, и так и не узнает, что его жизнь осталась здесь.

– Лучше бы ты его, действительно, зарезал, – сказал я. – Это было бы честнее, чем вот так изобразить прощение и не простить.

– Ты изменился, – вздохнул Гхажш. – Ты очень изменился за это лето.

– А ты? – спросил я. – Ты остался прежним?

– Нет, – снова вздохнул он. – Я изменился тоже. Теперь я знаю, что жизнь ещё не рождённых детей важнее мёртвого знания и даже наших жизней. Что нельзя походить на того, кого считаешь врагом. И ещё что-то, чему я не подберу названия, но я это знаю.

– Чего Вы слезы льёте? – вмешался в наш разговор Гхай. – Нашли кого оплакивать. Да его сразу надо было кончить, как только азогха мёртвым принесли. Не может быть раба с оружием. Согласившийся быть рабом, не может быть свободным. Тем более остроухий. Он бы нас придушил всех в пустыне. Или перессорил.