Уровень опасности - [34]

– Да, ты прав. Но как всегда у одних было много, а у других ничего, так и всегда будут люди, которые захотят это изменить. Ты за неравенство, в котором у тебя есть, что терять. Если твой сын, чтобы заработать, будет на заправке мыть машины, тебе такое неравенство понравится?

– Не знаю, – ответил Алексей. – Я так понимаю, что не будет у меня сына. А если вдруг и будет, то я об этом не узнаю. – И понял, что именно это и хотел услышать от него Ахмед. И он это сказал. И не сжалось сердце от жалости к себе. Может быть, это был гипноз?

И вот под этим гипнозом через два месяца после первого разговора с Ахмедом, он уехал в Москву. А до этого отвез мать и сестру в Чехию, где в небольшом городке недалеко от австрийской границы был на их имя куплен домик и в местном филиале «Райффайзен-банка» был открыт счет. Матери тяжело было без языка, и тоска по дому ее поедала, но, видно, пришло теперь время сына с дочерью, а они все говорили, что надо так пожить немного, нажиться, а там и вернуться можно. «Поскорее бы, – говорила мать, – сколько там подруг и друзей, хоть и поубавилось их порядком после ареста и смерти мужа, а тут все чужое…»

«Да, чужое, даже и не напоминает о доме ничего. – Ну что же вы так про дом-то, ведь сколько всего хорошего было. – Было, но больше не будет. – И откуда это все, и на какие деньги, и почему Чехия? Мы ведь в Праге бывали с отцом, красивый город. – Ну и отлично, вот и съездишь в Прагу. – А папы-то больше нету с нами, вы уж его не забывайте, он вас так любил, на все для вас был готов»…

Вот так каждая мелочь, каждое слово, по другому поводу сказанное, наполняло копилку его ненависти: и то, что «папы больше нету с нами, он вас так любил», и случайно увиденное по телевизору выступление мордастого прокурорского начальника про то, как он с коррупцией борется, – никогда не любил новости по телевизору, раньше и не смотрел их или не замечал – все вранье, вранье от первого до последнего слова. «Геббельсовская пропаганда, – говорил Ахмед, – все с ног на голову переворачивают». И на всякий случай объяснял, что такое «геббельсовская пропаганда». «Звучит как бесовская», – сказал Алексей. – Такая и есть».

Он ловил себя на мысли, что происходящее с ним много раз видано в разных фильмах, в основном фантастических. Все зомбированные, одному удается проснуться, оглянуться и увидеть все другими глазами. В фильмах смелый герой обычно пробуждал и остальных жителей матрицы, острова или города будущего, и все вместе они свергали тиранию проклятых машин, недобросовестных ученых, помешанных миллиардеров.

– Не надейся, – говорил Ахмед. – Борьба будет долгой, и она только началась. Ты не увидишь победы, и я не увижу победы. Не надейся на чудо.

– Скажи мне, Ахмед, с кем воюем-то? Вот ты с кем воюешь? Со всем миром? Со всеми богатыми, со всеми неверными? Чего ради люди гибнут? Чего вы хотите? Чтобы Америка под воду ушла, а в России мусульманина президентом выбрали? Объясни мне… ты же говорил, что через пятнадцать лет в Америке будет черный президент, так, может просто подождать, чего людей-то убивать?

– Мы воюем потому, что пепел стучит в сердце. Пепел всех умерших от голода в Африке, от СПИДа, который никто не лечит, палестинских детей, погибших под израильскими бомбами, и чеченских детей, погибших под русскими. Всех честных людей, как твой отец, которых погубила эта система. С этой системой мы воюем. С системой, единственная цель которой – обогащение, ради которого по всему миру она проливает человеческую кровь. У нее нет другого смысла, кроме денег, еще денег и еще денег.

И приходили в голову мысли, которые раньше и места бы там не нашли. А отец был частью этой системы? Спокойно, без эмоций можно ответить? Нет. Ответ – нет. Никогда бы отец не пошел против своих принципов ради денег. Он и хотел продать все и уехать, потому что не хотел жить в этой системе… Чушь. Ведь давал же взятки, все эти годы наверняка заносил откаты и жал руку, и эта рука хлопала его по плечу: «Надежный ты мужик, Игорь Васильевич…» И уехать хотел, потому что понимал, что за жопу возьмут. Так что же? В чем же разница, кто рассудит?

– Есть разница, – говорил Ахмед. – Разница в том, делает ли человек сознательное зло или нет. От его лишнего миллиона другие люди умирают, заболевают, куска хлеба лишаются? Если да – виноват.

– Да, но откуда президент, который корпорацию возглавляет, например фармацевтическую, знает, что при испытании лекарств дети мрут? Может, ему рассказывают, что все наоборот, а он играет себе в гольф да бумаги подписывает, и получается, что ему лишний миллион людей уже не предъявишь?

– Не получается. Потому что он не сразу корпорацию возглавил, а длинный путь прошел и на пути этом много повидал и знает, что почем…

Все эти мысли и обрывки разговора, которых на самом деле, может, и не было – часть ответов он уже додумывал сам, – толкались в голове Алексея, доставляя столь непривычное душевное неспокойствие. Многие ли в двадцать три года о таком думают, да многие ли вообще когда-нибудь думают? Но Алексей уже ушел со своего острова и пришел в реальный мир, который с виду казался куда большим островом, чем прежний.