Уровень опасности - [33]

Враги, конечно, остались. Те же, что были, и другие еще к ним прибавились. Без врагов даже в сказке не бывает, а тут жизнь, не сказка. И вот один из этих врагов сидел перед Алексеем, и это означало для него переход в другое состояние, то есть он сам уже стал или скоро станет – врагом. Врагом всей своей прежней жизни, школьных друзей, девчонок, знакомых отца, тех, с кем встречал Новый год, ходил на футбол, ездил отдыхать. Нет, еще не стал – ведь есть другой выход: продать одну из квартир или обе, уехать в Питер или в Москву, устроиться на работу. Настя пойдет учиться, главное, жить где будет. Можно даже машину дешевую купить и начать все сначала, как когда-то начинали отец с матерью. К тридцати пяти иметь зарплату тысяч пять долларов, завести семью, но главное – не это. Главное – это придется прожить остаток жизни – сколько ее там отмерено – в ясном осознании того, как тебя опустили. То есть опущенным всю оставшуюся жизнь и прожить.

– Продолжай, Ахмед, я слушаю тебя…

Ничего такого не сказал ему Ахмед в первый раз – играл, прощупывал, подбирал ключики. Потом сказал: «Тебя никто не собирается покупать. В твоей стране очередь таких, которые за десять штук кого хочешь замочат, а еще за десять и на могилу нассут. А за сто город взорвут. Мне такие не нужны. Они убийцы наемные – падаль».

– А тебе идейный нужен? Чтобы не за деньги, а из принципа город взорвал?

– Мне не нужно город взрывать. В городе дети, старики. Если бы я хотел город взорвать – давно бы взорвал. Но ты сказал «идейный» – да. Мне нужен такой, кто хотел бы отомстить, и кто отомстил бы рано или поздно сам, и пошел бы в этой мести до конца, как пошел я сам и как пошли другие мои братья.

– И во мне ты увидел такого человека?

– И в тебе я увидел такого человека.

– Я много потерял, но у меня много и осталось – сестра, мать. Я молод, здоров, буду работать, жить как все.

– Будешь работать и будешь пытаться жить как все до момента, когда еще одна капля упадет в переполненный стакан и ты не выдержишь и ударишь мента на улице или тупого начальника, потому что если хочешь как все – терпи и унижайся – и за себя, и за мать, и за сестру, и приходи раз в год к отцу на кладбище, и пускай слезу, и кайся потом…

В этот вечер он долго смотрел на себя в зеркало в ванной комнате родительской квартиры – он или уже не он? Мать забрали из больницы, она все плакала. Настя сидела на кухне, осунувшаяся, с синяками под глазами, чувствовала, что происходит что-то важное, о чем страшно узнать. Положил ей руку на голову, погладил отцовским движением, она за руку схватилась, прижала лицо.

– Леша, ты прости меня за то, что я натворила. Ты скажешь – я не поеду никуда.

– Поедешь, – спокойно сказал Алексей. – Поедешь, но не туда. За границу поедешь. Учиться. Потом мать приедет. Потом я.

– Как папа хотел?

– Точно. Точно как он хотел.

Вот так солгать – и чтобы рука не дрогнула, и голос не дрогнул, и смотреть потом сестре в глаза, и повторить все то же матери, и не один раз, – мог уже другой Алексей, переступивший черту. И переступить ее помог Ахмед. И еще Ахмед говорил:

– Есть много человеческих историй, они все разные и все похожи, потому что это истории того, как человек встал во весь рост и шагнул навстречу смерти и навстречу бессмертию. Я знал парня. Мы познакомились в Бейруте. Он был в моем отряде. Двадцать два года – индонезиец с острова Бали. Слышал про такой?

– Слышал.

– Был там?

– Нет.

– И я не был. Говорят, красивый очень. Так вот мой парень подростком ходил по пляжу, который относился к какому-то богатому отелю, и там было флажками огорожено, куда нельзя заходить, потому что это территория отеля. И там были охранники с собаками, чтобы местные не ходили, но мой парень все равно ходил, и охранники знали его, но он говорил: «Этот океан для всех. Бог создал океан для всех, почему я не могу плавать в океане, который Бог создал для всех?» И они говорили ему: хорошо, в океане плавай, но пляж не для всех. И тогда он садился на мокрый песок там, где волны теряют свою силу, и сидел на корточках. Охранники привыкли к нему и уже не трогали. Его друзья играли за флажками в футбол, а он приходил на этот пляж и сидел на песке, каждый раз расширяя свое пространство. Он никому не мешал, просто сидел на песке, пока однажды какой-то английской паре не понравилось, что он сидит на песке там, где играют их дети. Может быть, это были не англичане, он не знал точно. Мужчина пожаловался охране, и охранники взяли его под руки и потащили за флажки. Он сопротивлялся и отбивался. Они тащили его молча, чтобы не бить на глазах у отдыхающих. Он закричал этой паре: “Are you happy now?”[8] Они отвернулись. Охранники оттащили его подальше и избили. Может, они и не хотели его бить, но у них была работа – охранять отдыхающих, и они не хотели ее потерять. Он больше не вернулся на этот пляж. Он не испугался, он просто понял, что этот этап борьбы закончился. Он стал искать людей, которые помогут ему отыскать свой путь.

– И он, конечно же, принял ислам?

– Да.

– И так нашел истинный путь?

– Да, вера помогла ему найти истинный путь.

– Ты знаешь, Ахмед, твоя история не убедила меня. Если бы я платил деньги за дорогой отель, я тоже хотел бы, чтобы никто не мешал моим детям играть на пляже. Потому что сегодня вы скажете: Бог создал один океан для всех, один пляж для всех, и одежда для всех, рестораны тоже для всех, и квартиры для всех. Это уже было. Пытались поделить – ничего не вышло. Все равно потом у одних скапливается, а другим – ничего. И так было всегда, и так будет всегда. Я не сторонник равенства, я сторонник неравенства.