Уроки украинского. От Майдана до Востока - [8]

— Известно, что террористы совершают террористические акты потому, что у них нет армии для того, чтобы вести войну. Говоря о вылазках смертников, подтверждаете ли вы тем самым, что у Украины нет армии?

— Слышь… вот ты интересная какая… Чечня — вот такая маленькая. Какая у нее полноценная сила воевать против России? И такая же Украина — разодранная на куски вашими же технологиями. Технологиями Путина на данный момент… Просто меня удивляют твои вопросы. Я не привык к такому.

— А к чему ты привык?

— К взаимопониманию.

— У нас не может быть взаимопонимания. Я — журналист. Моя работа — задавать вопросы. Я обещала тебе, что не перевру ни одного твоего слова, но я не обещала, что буду задавать вопросы, которые тебе будут приятны. Мой следующий вопрос — почему Майдан не расходится?

— Вообще-то, у нас война, если ты не знала. Вы на нас напали.

— Но речь идет о Крыме. А мы — в Киеве.

— Я тебе объясню. Вот именно этого Путин от нас и ждет. Для того он и создает такую нервозную обстановку, чтобы мы поехали туда и всем объявили бы — бандеровцы приехали. Скажи, я похож на бандеровца? Хотя я к Бандере хорошо отношусь.

— Почему?

— Я не вижу ничего плохого в человеке, который хотел для своей страны свободы. Но с детства нам вбивали в голову, что он — какой-то немецкий прихвостень.

— И как ты эту вбитую информацию выбил?

— Просто разобравшись немножко. Тут не надо много копать. Разобрался, как ваши энкавэдисты заходили переодетыми в села и расстреливали. Об этом рассказывают очевидцы.

— Скажи, пожалуйста, как ты думаешь, свободы надо добиваться любой ценой?

— М‑м‑м… всегда должен преобладать разум. И в наших действиях на Майдане это было очевидно. Мы до последнего старались не допустить кровопролития. Самооборона всегда вставала живым щитом между людьми и «Беркутом». Мы постоянно старались не дать возникнуть каким-то конфликтам.

— Все боестолкновения происходили без оружия?

— Абсолютно. Нас расстреливали за нашими картонными щитами.

— Сейчас многие молодые ребята ходят по периметру Майдана в камуфляжной одежде, масках. Это — такая мальчиковская игра?

— Объясняю. Эту камуфляжную одежду нам выдали уже после боевых действий. То есть этой мальчиковской игры до того не было. Люди ходили — кто в чем, кто как. Да, сотникам выдавали одежду.

— И ты легко откажешься от своей? От своего бронежилета?

— Поверь, я с огромным удовольствием откажусь. Я ненавижу носить бронежилет на себе. Зачем он мне? Я хочу мира. Я спокойный человек. Тут все в основном такие. Никто не хочет войны. Правда. Поверь мне.

— На днях я видела, как по Майдану вели взятого в плен человека, которого называли «титушкой». Его вели люди из сотни. Ты считаешь нормальным избиение этих людей — титушек?

— Не считаю нормальным.

— Считаешь ли ты нормальным то, что какого-то пойманного вора так же показательно водят по Майдану?

— Ну а что делать, если милиция бездействует? Если ее практически нет?

— Мой вопрос состоял в следующем — считаешь ли ты нормальным унижать человека, независимо от того, виноват он или нет?

— А где там агрессия? Разве это агрессия — связать ему руки и провести, показать, что он — вор? Никто его не бил и никто не обижал.

— В подобной ситуации ты сам…

— Ты хочешь, чтобы я себя представил на месте вора?!

— Необязательно вора. При желании вину найти несложно. Допустим, тебя в чем-то обвинили. Ты предпочтешь, чтобы тебя выставили на всеобщее обозрение или все же быть избитым?

— …Знаешь… я считаю, что для того, кто ворует, то, что его проводят по Майдану, — это просто счастье. За то, что он ворует, государство должно дать ему от трех до пяти лет. Спроси у любого вора, что предпочитает он. Я уверен, он выберет, чтобы его провели по Майдану и отпустили.

— Как ты думаешь, люди, которые исполняют это наказание, они не меняются внутренне?

— Думаю, нет. А что их может поменять? У нас здесь три месяца было государство. Здесь действует сухой закон. Мы боролись с режимом и продолжаем это делать. Непосредственно моя сотня все это время отвечала за безопасность. В нашей компетенции было заниматься пьяными и крадунами. Мы ловили тут и гопников.

— Гопники — это кто?

— Те, кто с нашими атрибутами нападал на людей под видом самообороны. Под видом, что они нападают на титушку. Отбирали телефон, деньги. Мы их ловили и таким образом охраняли порядок. И мы выводили их на сцену, показывали всем людям.

— Зачем?

— Чтобы они больше так не делали. А что нам делать? Мы не можем их бить, не можем посадить их в тюрьму. Нам важно было показать — люди, здесь так не делайте, если хотите, идите за Майдан, и делайте там. А если ты говоришь о титушках, которых кто-то не сдержался и ударил… Поверь, мы столько титушек отпустили. А мне задавали вопросы — зачем отпускаешь, почему? Они ведь когда ловили наших, реально избивали, издевались так, что просто караул. Делали вещи такие, про которые даже вслух не хочется говорить. У нас поймали одного сотника, мне позвонили с его телефона и такое мне говорили… что даже невозможно было слушать. Они — отморозки. Прос-сто отморозки. Бывшие уголовники. Те, которые вместе с этими «беркутами»… Им раздавали травматическое оружие, да… т… т… т‑т‑т… т‑ты представить себе не можешь, какие это кошмарные люди. «Беркут» хоть что-то может оправдать — у них устав, у них приказ. А эти — чистые моральные уроды и негодяи.