Уроки истории - [16]

Так и жил он в атмосфере легкого презрения, смешанного с недоумением… Жил пока не умер…

А на похороны вдруг стал стекаться народ из окрестных деревень. Тут то все и открылось. Оказывается анонимный инок, работая в разных усадьбах, примечал людей, дошедших до крайней нужды. А, приметив, начинал копить для них деньги. Скопив нужную сумму, он тайно покупал для них вола, или новую борону или еще какую нибудь необходимую в хозяйстве вещь. Несколько десятков семей были спасены им от разорения, нищеты или голодной смерти.

* * *

Но мораль этой истории вовсе не в том, что надо заниматься благотворительностью, помогая ближнему «не рыбой, а удочкой».

В этой истории меня поразило полное пренебрежение инока своей репутацией! Ему было совершенно искренне наплевать на то, что о нем подумает братия! Он ходил перед Богом, знал, что чист и довольствовался этим.

История не сохранила нам ни лица, ни имени этого человека, но сквозь образ, описанный старцем Паисием, явственно проступают черты Того, Кто пренебрег Своей репутацией ради спасения грешников. Того, Кто исцелял в субботу, навлекая на Себя гнев фарисеев и книжников. Того, Кто ел и пил вино с мытарями и грешниками, не заботясь о благочестивом имидже для гордых постников. Того, Чья нагота была прикрыта лишь Кровью, обильно текущей из ран Распятого на кресте — позорнейшая казнь, которая навсегда могла погубить репутацию казненного.

Я думаю о том, а как часто я искренне желал ближнему блага, не просто не заботясь о своей репутации, но в ущерб оной? И не могу припомнить такого случая…

Если спрыгнуть с нашего эгоизма на наше благочестие, то можно разбиться насмерть. Поэтому примеры чистой заботы о ближнем нужны нам, как никогда… Хотя бы в уроках истории… 

Что делать христианину, взирающему на чужие грехи? Нонн

— Есть два пути борьбы со злом, — сказал он (отец Браун, прим. П. Б.). — И разница между этими двумя путями, быть может, глубочайшая пропасть в современном сознании. Одни боятся зла, потому что оно далеко. Другие потому что оно близко. И ни одна добродетель, и ни один порок не отдалены так друг от друга, как эти два страха… Вы называете преступление ужасным потому, что вы сами не могли бы совершить его. Я называю его ужасным потому, что представляю, как бы мог совершить его. Для вас оно вроде извержения Везувия; но, право же, извержение Везувия не так ужасно, как, скажем, пожар в этом доме.

К. Г. Честертон. Тайна Фламбо. Из сборника «Тайна отца Брауна» (1927)

 Не секрет, что для многих Церковь ассоциируется с некоей чопорной религиозной старухой в накрахмаленном чепце. На лице ее навечно застыла гримаса отвращения, она с чувством гадливости вглядывается в окружающий мир, и, чуть что, охает, брызгая слюной, скрипя надтреснутым сиплым голосом: «Какая мерзость! Я бы так никогда не поступила!»

Подчас мы, христиане, действительно производим подобное впечатление. Ведь так редко в сердце церковного деятеля рождается желание не то, чтобы похвалить грешника, а хотя бы понять его.

Даже рассказывая людям Евангелие, иной напыщенный тартюф ухитриться делать это с брезгливой миной, словно зажравшийся купчина, подающий нищему на паперти медную полушку в пасхальный день.

Впрочем, кажется, я и сам начинаю выглядеть также, когда пишу эти строки. Что ж делать? Грешен, други мои! Грешен!

Именно поэтому восхитила меня одна история, произошедшая в 5 веке от Рождества Христова в Антиохии Великой (не путайте с Антиохией Писидийской или с Заяксартской). Об этой истории говорится в житии блаженной Пелагии Антиохийской (не путайте с мученицей Пелагией девой Антиохийской, жившей и погибшей веком раньше или с Пелагией Тарсийской)

Вот наша красавица:

 

Эта дама была весьма знаменитой в городе актрисой, красавицей, имевшей сотни поклонников и десятки любовников. Тогда ее звали Маргаритой — Жемчужиной. Она и вправду считалась жемчужиной сцены, хотя и натурального жемчуга в ее нарядах тоже хватало. Обратившись к Христу, Маргарита раздала свое богатство нищим и ушла в Иерусалимский монастырь, на гору Елеонскую, приняв имя Пелагии… Вернее, не совсем Пелагии, тут, видимо по старой памяти, не обошлось без актерского мастерства. Примадонна переоделась в юношу и нареклась именем Пелагий. В Иерусалиме ее никто не знал (ибо ни телевиденья, ни кинематографа, ни глянцевых журналов, делающих узнаваемыми лица ведущих актрис, тогда еще не существовало), поэтому маскарад вполне удался. Умер «Пелагий» около 457 года, и только при погребении выяснилось, что почивший инок — женщина.

Но, как пела по другому поводу Алла Пугачева: «Впрочем, песня не о нем, а о любви».

О любви к грешнику…

В житии той самой Маргариты–Пелагии есть красочный эпизод, связанный с ее обращением. И лицо в житии эпизодическое станет сегодня главным героем нашего урока истории…

Имя его Нонн. Он был епископом палестинского города Илиополь (или Баальбек). Так случилось, что несколько епископов собрались в Антиохии на совещание. Уж не знаю, какие вопросы они там решали, но был там этакий пресвитерский совет. Заседали перед храмом на открытом воздухе. И Нонну, как самому старому и мудрому поручили произнести проповедь перед епископами. Старец за словом в карман не полез и начал было проповедовать, как вдруг раздался цокот копыт, бряцанье оружия и украшений, зазвучал заливистый серебристый женский смех и восторженный рокот юношеских голосов.