Урок - [32]

Шрифт
Интервал

— Может быть.

Константин Иванович встал и прошёлся несколько раз по комнате, а потом всей тяжестью тела рухнул на постель. Оба снова очень долго молчали. Нервное настроение Константина Ивановича мало-помалу передалось и Кальнишевскому, и вместе с этим настроением росла потребность говорить. Ему даже захотелось ходить взад и вперёд, но он сдержал себя и только дошёл до печки и облокотился о неё спиною. Помолчав ещё с минуту, Кальнишевский похлопал ладонями по холодным кафлям и вдруг заговорил, громко и, казалось, спокойно, хотя голос его иногда дрожал.

XIX

— Нашёл, о чём печалиться! Вообще я тебя плохо понимаю. У тебя какая-то неестественная точка зрения на человека. Человек, — это звучит жестоко и грустно. Жестоко, когда он эксплуатирует, и грустно, когда его эксплуатируют. Иных комбинаций мне встречать не приходилось. Лично я жалею тех и других и никогда ни на кого не сержусь. По-моему, например, и Степан Васильевич, и Брусенцов не виноваты в том, что не доразвились морально до сознания жить не только для собственного удовольствия. Нет у них в мозгах соответствующих клеточек альтруизма, и конечно… Не виноват и какой-нибудь добросовестнейший чинуша, если смыслит в художественном произведении не более, чем дворник того дома, в котором он живёт. Не виновата и Дина, если не понимает, что водка для девочки-подростка — яд. Откровенно тебе признаюсь, дурак я был, когда меня волновала её неспособность к математике. Нет её воли в этом, а следовательно нет и вины. Кстати, мне кажется, что ты не совсем правильно смотришь на таких женщин как Дина и её мамаша и слишком многого от них требуешь. Они такие же люди. Есть и среди них существа, приспособленные для работы высшего порядка, но большинство приспособлено только для продолжения рода человеческого. Если сердиться на Дину за то, что она не может уразуметь биквадратных уравнений, то можно сердиться и на курицу за то, что её нельзя выучить читать.

— Тебя тоже разволновала вся эта картина с хороводом, и ты теперь говоришь, может быть, и остроумно, но зло, — сказал Константин Иванович.

— Ей-Богу нет. Напротив, мне кажется, что меня сегодня даже осенило какое-то откровение, и я нашёл правильную точку зрения. Я не хочу сказать, что такие женщины — бесполезные существа, — нет. Если, например, Дина выйдет замуж за Брусенцова, то ему одному она и принесёт пользу, хотя будет жить такою же растительною жизнью как и сейчас. Но жалеть её не за что, —

   «Така ж ии доля»…

как поётся в одной малороссийской песне. Я вот не испытываю ни малейшего чувства жалости, когда ем суп из курицы, так как знаю, что из неё пломбира не сделаешь. Жила — несла яйца, умерла — нас с тобою накормила, и за то спасибо. Дина и Лена — добрые существа, они водку дают девушкам и детям не с целью, чтобы те пришли потом полоть картофель, но не вмещают их головы, что доставлять удовольствие не всегда значит — не приносить вреда. И на слово они никому не поверят, пока не будут знать физиологии, а её знать они не будут никогда. Сделаю тебе ещё признание: года четыре назад я сам увлёкся барышней, похожей по натуре на Дину. Ну, прелесть что такое была эта девушка, и вся их семья симпатичная. Отец умница, профессор, мать литераторша, ну, а девица, как дошла до пятого класса, вырос у неё бюст, так и шабаш учиться. Не то чтобы ленилась или неспособная была, а так: ест, пьёт, да мечтает, иногда без всякой причины плачет. Явилось у неё любовь. Объектом этой любви оказался драгунский корнет, рослый такой, с большими усами и глаза томные. Я принялся спасать, кое-как уговорил, отвлёк. Как вдруг новое увлечение, да ещё посильнее прежнего, — оперный тенор. Мерзавец колоссальный, и не одну гимназистку скушал. Вот как-то моя барышня и говорит: «Знаю я про него, все гадости знаю! Знаю также, что вы действительно меня любите. Но стать вашей женой я никогда не согласилась бы, а помани меня он только пальцем, и пойду»… Это, брат, не цинизм, а искренность, за которую я, и по сей день, её благодарю. Ну, тенор, слава Богу, её не скушал. Я опять давай на духовную сферу действовать, книги носил, о жизни несчастных людей рассказывал. Только стала она как будто мозгами шевелить, как явилось третье увлечение, тоже довольно болванообразное. Тут она уж замуж вышла. Теперь каждый год беременна, и на лице счастье написано, и в цвете кожи, и в улыбке, и в глазах. И зла она никому ни вольного, ни невольного не делает, вот точно курица… Как-то встречаю. Спрашиваю, — так между прочим, — читаете что-нибудь? «Нет, — говорит, — вечером у меня глаза болят, а днём нет времени»… Так, по-твоему, стоит приходить в отчаяние и от судьбы такой девушки… Знал ещё я некую Катьку, выросла она в грязи, но в городском училище была. С тринадцати лет на улицу пошла собою промышлять… Но в свободное время от своей ужасной практики только и делала, что читала: и романы, и журналы, и физику Малинина и Ренана… Тоже, значит, нечто вроде духовного голода испытывала, а ремесла своего не бросила, хоть и была к тому возможность. Такая уже индивидуальность. Индивидуальность, брат, великое дело, и ни профессия, ни среда, ни образ жизни — ничего тебе не объяснят. Попал в руки к моей сестре, — большой любительнице собак, — щенок-сеттер. Уж она его лелеяла, возле печки спать клала и горячей свининой кормила. Погибает собака. Глаза закисли, хвост плетью… Уехал я недели на полторы в степь (там заведовал постройкой балаганов для рабочих) и щенка с собой взял. Питался он у меня овсянкой, да и то изредка, а больше хлебом да водичкой. Через неделю похудел, но зато как повеселел, стойку на птицу делает, слова? понимает, только чутьё так и осталось испорченным. Вся беда в том, что сестра кормила его несоответствующей пищей. Как с собакой ни возись, но жить ей легко будет только по тем законам, которые ей матушка-природа прописала.


Еще от автора Борис Александрович Лазаревский
Не выдержал

Лазаревский, Борис Александрович — беллетрист. Родился в 1871 г. Окончив юридический факультет Киевского университета, служил в военно-морском суде в Севастополе и Владивостоке. Его повести и рассказы, напечатал в «Журнале для всех», «Вестнике Европы», «Русском Богатыре», «Ниве» и др., собраны в 6 томах. Излюбленная тема рассказов Лазаревского — интимная жизнь учащейся девушки и неудовлетворенность женской души вообще. На малорусском языке Лазаревским написаны повесть «Святой Город» (1902) и рассказы: «Земляки» (1905), «Ульяна» (1906), «Початок Жития» (1912).


Далеко

Лазаревский, Борис Александрович — беллетрист. Родился в 1871 г. Окончив юридический факультет Киевского университета, служил в военно-морском суде в Севастополе и Владивостоке. Его повести и рассказы, напечатал в «Журнале для всех», «Вестнике Европы», «Русском Богатыре», «Ниве» и др., собраны в 6 томах. Излюбленная тема рассказов Лазаревского — интимная жизнь учащейся девушки и неудовлетворенность женской души вообще. На малорусском языке Лазаревским написаны повесть «Святой Город» (1902) и рассказы: «Земляки» (1905), «Ульяна» (1906), «Початок Жития» (1912).


Гейша

Лазаревский, Борис Александрович — беллетрист. Родился в 1871 г. Окончив юридический факультет Киевского университета, служил в военно-морском суде в Севастополе и Владивостоке. Его повести и рассказы, напечатал в «Журнале для всех», «Вестнике Европы», «Русском Богатыре», «Ниве» и др., собраны в 6 томах. Излюбленная тема рассказов Лазаревского — интимная жизнь учащейся девушки и неудовлетворенность женской души вообще. На малорусском языке Лазаревским написаны повесть «Святой Город» (1902) и рассказы: «Земляки» (1905), «Ульяна» (1906), «Початок Жития» (1912).


В степи

Лазаревский, Борис Александрович — беллетрист. Родился в 1871 г. Окончив юридический факультет Киевского университета, служил в военно-морском суде в Севастополе и Владивостоке. Его повести и рассказы, напечатал в «Журнале для всех», «Вестнике Европы», «Русском Богатыре», «Ниве» и др., собраны в 6 томах. Излюбленная тема рассказов Лазаревского — интимная жизнь учащейся девушки и неудовлетворенность женской души вообще. На малорусском языке Лазаревским написаны повесть «Святой Город» (1902) и рассказы: «Земляки» (1905), «Ульяна» (1906), «Початок Жития» (1912).


Человек

Лазаревский, Борис Александрович — беллетрист. Родился в 1871 г. Окончив юридический факультет Киевского университета, служил в военно-морском суде в Севастополе и Владивостоке. Его повести и рассказы, напечатал в «Журнале для всех», «Вестнике Европы», «Русском Богатыре», «Ниве» и др., собраны в 6 томах. Излюбленная тема рассказов Лазаревского — интимная жизнь учащейся девушки и неудовлетворенность женской души вообще. На малорусском языке Лазаревским написаны повесть «Святой Город» (1902) и рассказы: «Земляки» (1905), «Ульяна» (1906), «Початок Жития» (1912).


Жизнь

Лазаревский, Борис Александрович — беллетрист. Родился в 1871 г. Окончив юридический факультет Киевского университета, служил в военно-морском суде в Севастополе и Владивостоке. Его повести и рассказы, напечатал в «Журнале для всех», «Вестнике Европы», «Русском Богатыре», «Ниве» и др., собраны в 6 томах. Излюбленная тема рассказов Лазаревского — интимная жизнь учащейся девушки и неудовлетворенность женской души вообще. На малорусском языке Лазаревским написаны повесть «Святой Город» (1902) и рассказы: «Земляки» (1905), «Ульяна» (1906), «Початок Жития» (1912).


Рекомендуем почитать
В краю непуганых птиц

Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) - русский писатель и публицист, по словам современников, соединивший человека и природу простой сердечной мыслью. В своих путешествиях по Русскому Северу Пришвин знакомился с бытом и речью северян, записывал сказы, передавая их в своеобразной форме путевых очерков. О начале своего писательства Пришвин вспоминает так: "Поездка всего на один месяц в Олонецкую губернию, я написал просто виденное - и вышла книга "В краю непуганых птиц", за которую меня настоящие ученые произвели в этнографы, не представляя даже себе всю глубину моего невежества в этой науке".


Наш начальник далеко пойдет

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Два товарища

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Чемпион

Короткий рассказ от автора «Зеркала для героя». Рассказ из жизни заводской спортивной команды велосипедных гонщиков. Важный разговор накануне городской командной гонки, семейная жизнь, мешающая спорту. Самый молодой член команды, но в то же время капитан маленького и дружного коллектива решает выиграть, несмотря на то, что дома у них бранятся жены, не пускают после сегодняшнего поражения тренироваться, а соседи подзуживают и что надо огород копать, и дочку в пионерский лагерь везти, и надо у домны стоять.


Немногие для вечности живут…

Эмоциональный настрой лирики Мандельштама преисполнен тем, что критики называли «душевной неуютностью». И акцентированная простота повседневных мелочей, из которых он выстраивал свою поэтическую реальность, лишь подчеркивает тоску и беспокойство незаурядного человека, которому выпало на долю жить в «перевернутом мире». В это издание вошли как хорошо знакомые, так и менее известные широкому кругу читателей стихи русского поэта. Оно включает прижизненные поэтические сборники автора («Камень», «Tristia», «Стихи 1921–1925»), стихи 1930–1937 годов, объединенные хронологически, а также стихотворения, не вошедшие в собрания. Помимо стихотворений, в книгу вошли автобиографическая проза и статьи: «Шум времени», «Путешествие в Армению», «Письмо о русской поэзии», «Литературная Москва» и др.


Сестра напрокат

«Это старая история, которая вечно… Впрочем, я должен оговориться: она не только может быть „вечно… новою“, но и не может – я глубоко убежден в этом – даже повториться в наше время…».