Урок кириллицы - [19]

Мы вышли из храма, пересекли проезжую улицу и, пройдя по бетонной дорожке мимо торговых точек, опустились в метро.

— Вы в церковь ходите? — спросил отец диакон.

— Иногда, — кивнул я. И через секунду уточнил: — Забегаю.

— Ну, я надеюсь, вам приходилось слышать, как радостно поют в пасхальные дни: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав»? И вообще, вы заметили, что в Церкви нет уныния?

— Да, — отозвался я, — только я не совсем понимаю суть некоторых моментов. В одном из песнопений (я даже потом специально нашел его в богослужебном сборнике у нас в библиотеке) есть, например, такие строчки: «Тако да погибнут грешницы от лица Божия, а праведницы да возвеселятся…» Вот скажите мне, разве это не жестокость — веселиться, глядя на то, как другие погибают? Даже если они и заслужили эту погибель своими собственными грехами?..

— Да ну что ты! — аж отшатнулся отец Мирослав, переходя внезапно на «ты». — Разве можно читать слово Истины так шиворот-навыворот? Сам хорошенько подумай: что есть Господь — как явление? Он — это осуществление чуда, это шок от Его любви к нам, на которую мы хотя и рассчитывали, но не предполагали, что она будет такой всеобъемлющей и щедрой! Ну вот представь себе: пришел Судный час, все ждут, что сейчас Он, согласно Апокалипсису, врежет всем грещникам, ввергнув их в кипящий огонь и подвергнув другим страшным мучениям, а Он вдруг берет и — всех без исключения — прощает. А?.. У тебя ведь бывало так в детстве — совершишь какую-нибудь шкоду, носишь в себе это чувство вины, носишь, пока наконец пересилишь в душе боязнь наказания, расскажешь обо всем матери, а она только вздохнет горестно, погладит тебя по голове да скажет: «Ну хорошо, иди гуляй и больше так не делай» — и как-то так вдруг на сердце станет горячо и свободно, что сдержать слёзы ещё труднее, чем вытерпеть, если бы тебя пороли?.. Вот так и здесь — грешники погибнут не от кары Его, а от прощения, ибо простив их, Он с них тем самым снимет вину за их грехи, и таким образом грешники в этот момент исчезнут, а вместо них появятся новые люди. Этому-то и возвеселятся праведники, видя, как на их глазах произойдет спасение грешных душ и возвращение их в лоно Божественного милосердия, понятно?

— Вроде бы, — согласился я, и двинулся к дверям вагона…

Глава Н (50)

…НАШе путешествие по Москве подземной подошло к концу. Выйдя на станции «Тверская», мы с отцом Мирославом поднялись вверх по эскалатору и направились к главному вестибюлю. Он собирался о чем-то переговорить со стоящим на площади сборщиком пожертвований, а меня в шесть часов должна была ждать возле памятника Пушкину Анечка. Анюта Чичикова…

— …А почему ты взяла себе такой непоэтический псевдоним? — поинтересовался я вчера вечером, когда, вызвавшись проводить её до дома, спросил у неё фамилию. — Чичиков — это же вроде бы символ сатиры, а ты пишешь такие лирические стихи…

— А с чего это ты решил, что я взяла псевдоним? — остановилась она на месте. — Чичикова — это моя настоящая фамилия. И отец у меня Чичиков, и дед, и прадед — мы всегда были Чичиковыми. У нас даже родословное древо есть до середины семнадцатого века. Были среди наших предков даже дворяне, правда, столбовые или личные, Бог ведает, но судя по всему — небогатые. Павел Иванович — единственный, кто добился хоть какого-то состояния, да и то лишь благодаря своим аферам с мертвыми душами.

— Как? Ты хочешь сказать, что выведенный Гоголем в «Мертвых душах» Чичиков — твой прадед? — остановился теперь я.

— Ну да. Только не прадед, а прапрапрадед. Потому что моя прапрабабушка — как раз дочь Павла Ивановича.

— Какая дочь, ты что? Ведь он же — литературный персонаж! — не сдавался я.

— Ну так и что же, что персонаж? — пожала плечами Анюта. — Выходит, и от литературных персонажей дети рождаются…

Мы шли по вечерней Москве, спускаясь Тверским бульваром. С крыш окрестных домов за нами, как глаза драконов, следили пылающие буквы рекламы «Coca cola», «Samsung» и других зарубежных товаров, огненно горели вдоль тротуаров зазывающие названия всевозможных бистро, таверн и ресторанов. Минут через пятнадцать Аня свернула в какую-то невысокую арку, и мы оказались в тенистом внутреннем дворике, отделенном домами от шумов города.

— Вот здесь я и живу, — махнула она рукой в сторону одного из подъездов и остановилась.

— Ясно, — промычал я, не зная, о чем говорить и что делать со своей спутницей дальше. Да и откуда у меня было взяться подобному опыту, если, кроме всё ещё не забытой мною Галки Шипиловой, я всего два или три раза провожал до дома семнадцатилетнюю девчонку в селе Рождествено да как-то по пьянке переночевал у, не знаю, как подвернувшейся мне, тридцатилетней лахудры в одном из полупустых Кундерских санаториев?

— Прочти какое-нибудь стихотворение, — попросил я. — Не часто доводится слушать поэтов вживую.

— Ну, если ты и вправду хочешь… — она на минуту задумалась, опустив голову и, видимо, припоминая свои тексты, а затем выпрямилась и, встряхнув волосами, негромко прочитала:

Светлый дух звенит, а тело

от страданья онемело.

Пьет из чашки пустоту,