Уриель Акоста - [12]

Возьми Талмуд и там прочтешь о тех,

Кто заблуждался, зная слишком много.

(Полуобернувшись к другим раввинам.)

Однажды жил на свете человек

По имени Элиша Бен-Абуя, —

Мудрейшего раввина ученик,

Его ж учеником был рабби Меир.

(Встает.)

Он сомневался много и во всем,

И за сомненья прокляли его.

Элиша Бен-Абуя был, как ты,

По имени его назвать страшились,

Прозвали «Ахэр» — значило «иной» —

Он стал иным — так сказано в Талмуде, —

«Иным» он остается навсегда…

Когда он умер, из его могилы

Шел вечный дым… Дымилось до тех пор

Пока рафф Меир, ученик Абуи,

Души усопшего не облегчил

Молитвою своею неустанной…

И этот дым рассеялся навек.

Ты также — Ахэр… Все уже бывало…

Уриель

Я новизной не думал поражать!

Дым Ахэра — огонь его души,

Дух пламенный, что вы похоронили!

Да, Ахэр я. Не скрою: я — иной!

Всегда иной и быть иным желаю,

Затем, что только в инобытии

Залог — порука вечного цветенья.

А так как нужно толковать Талмуд,

То слушайте! Уверен я, что Ахэр

На свете не жил никогда, что он

Является лишь символом мышленья

В его первоначальной чистоте.

Каков я сам, могу в другом увидеть,

Лишь в нем познать всю истину свою

И только в нем понять свое различье,

Чем отличаюсь от других людей.

Инос — символ вечного сомненья,

А веру ведь питает лишь оно…

Да, Ахэром обязан быть мыслитель.

Талмуд — умнее вас, и потому

Дает он Ахэру, который не жил,

Являясь только образом одним,

Учителя великого, а также

Ученика еще мудрей, чем он.

И были оба набожны. Загадка

Ясна, как день: сомненьями всегда

Питается, из них рождаясь, вера.

Акиба

Де-Сантос! Слушай! Так ли понял я?

Элиша Бен-Абуя вовсе не жил?

То существо живое, человек,

Талмудом признанный, — не что иное

Как миф один и символ? Только образ?

Все то, что плоть для верующих душ,

Что каждый может осязать и видеть,

Все это — облако, простой туман,

Поздней принявший облик человека?

Такого мненья не было еще.

Оно греховней новизной своею,

Чем те, что были некогда, Итак,

Текст отреченья вы ему вручите.

Сантос

(передает Уриелю пергамент)

Сломить вас сможет лишь одна судьба!

Как встарь ваш дух надменный отвергает

Все то, что здесь ваш лепетал язык.

(Указывая в глубину сцены.)

Там, где находится ковчег завета,

Публично вы покаетесь в грехах

Во всем, в чем вы, притворствуя, сознались.

Уриель

Как? Пред общиной?

Бен-Акиба

Но сперва один

Прочтите вы, что предстоит вам громко

Пред всей общиной нашею прочесть!

Так, значит, Ахэр не жил? Ну, а вы?

Ведь вы живете! Почему ж Абуя

Лишь миф один?

Уриель

Вы правы — я живу!

Акиба

Ну, то-то же! Так, значит, жил и Ахэр!

Да, да, мой сын, иди и отрекись,

Лишь для того, чтоб ум твой стал трезвее…

И поприлежней почитай Талмуд!

Все те, кто жил в сомненьях, отрекались,

А если кто-нибудь и находил

Мысль дельную и умную, то это

Был лишь цветок из старого венка[1].

Все новое от неба! Все бывало…

Здесь на земле бывало все не раз…

(В то время, как его уводят.)

Талмуд читайте, Ахэр, поприлежней!

(Издали.)

Уже все было… всякое бывало.

Сантос и Эмбден следуют за ним.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Уриель, затем Рувим.

Уриель (глядя на пергамент)

Позорное признанье! В грудь мою

Ты ранами кровавыми вписалось

И в ней верней запечатлелось ты,

Чем на пергаменте, где черным ядом

И жалом змей начертано оно!

О, этих ран лекарства не залечат!

А если б время заживило их,

То эти шрамы не дадут мне чести.

Сегодня ночью я в моей тюрьме

Мать увидал во сне… Пришла она

Меня своею нежностью утешить…

А рядом с ней в сияньи лучезарном

Юдифь стояла… Я проснулся… Вновь

Одни лишь стены голые темницы

Мой встретил взор… И гнев меня объял,

Как некогда объял он Галилея.

О, Галилей! Под пыткою, без сил

Ты присягнул, что шар земной недвижен,

Когда ж тиски ослабли, ты вскочил,

И прогремел над сонмом кардиналов

Твой гордый голос мощный, как гроза:

«А все же вертится она!» И это

«А все же вертится она!» звенит

В моих ушах всегда; ни на минуту

Мне не дает покоя мощный зов.

Все ж вертится она!

За сценой детский хор поет псалом.

О, голоса!

О, хор невинных детских душ! Не зная,

Поют псалмы о мщении они!

Должно ль так быть? О, всемогущий боже,

Ты видишь ли, как пресмыкаюсь я?

Что хочешь ты, всевышний? Длань спасенья

Я жду теперь напрасно из ничто!

Рувим (за сценой)

Пустите же меня к нему… Я должен…

Уриель

Я слышу голос брата!

Рувим (входя)

Уриель!

Уриель

Твоя любовь нужна мне не теперь,

А после отреченья!

Рувим

Запрещают

Нам видеться друг с другом, и к тебе

Нас не пускают, не дают свиданья…

Я прихожу от имени родных,

Терпеть готовы мы и к отреченью

Тебя не принуждаем, Уриель.

Для нас не делай этого! Не надо!

Уриель

Я матери торжественно поклялся.

Рувим

Ах, если бы она жила! Тебя

Последний взгляд ее искал напрасно…

Слепая ночь смежила ей глаза…

Уриель

Как? Умерла? Она мертва? Мертва?

Рувим

Мое письмо тебе не передали,

К тебе ворваться силой мне пришлось…

Здесь на земле, где нам грозят проклятья,

Нет больше матери у нас.

Уриель

Мертва!

Все ж есть и в скорби этой утешенье,

В слезах улыбка может расцвести —

Хвала судьбе за то, что умирая,

От всех грехов очищенным меня

Считала мать и о моих страданьях

Ей, безутешной, не пришлось узнать.

Рувим

Оставь! В Гаагу переедем мы,

Там мы поищем снова наше счастье…

Уриель

О чем ты говоришь? Я не могу

Переменить решение! Ты знаешь,

Что сердцем я владею не сполна:

Мне мать вернула только половину,