Урания - [33]

В последних отблесках заката появилась еще третья луна, или, вернее, блестящая звезда. Еще меньше размерами, нежели оба спутника, она не представляла резко очерченного диска, но свет ее был чрезвычайно яркий. Она витала в вечерних сумерках, как Венера на наших небесах, когда в период своего самого яркого блеска «вечерняя звезда» царит над томными весенними ночами, навивая радужные грезы.

Загорались и другие яркие звезды. Можно было узнать Арктура с его золотистыми лучами, белую, непорочную Бегу, семь звезд Севера в несколько созвёздий зодиака. Вечерняя звезда, эта новая Венера, блестела тогда в созвездие Рыб. Изучив хорошенько ее положение на небе, ориентировавшись по созвездиям, рассмотрев обоих спутников и приняв во внимание облегчение моего собственного веса, я вскоре убедился, что нахожусь на планете Марс, и что эта прелестная вечерняя звезда ничто иное как… Земля. Взор мой остановился на ней с тем меланхолическим чувством любви, которое щемить сердце, когда мысль наша уносится к любимому существу, разлученному с нами неумолимым расстоянием. Я долго и пристально созерцал эту родину, где столько разнообразных чувств перепутываются и сталкиваются в водовороте жизни.

«Как жаль, – думалось мне, – что бесчисленные человеческие существа, обитающие на этой маленькой звезде, не знают, где они находятся! Как прелестна эта миниатюрная Земля, освещаемая Солнцем, с ее микроскопической Луной, которая кажется возле нее крошечной точкой. Несомая в беспредельном пространстве в силу божественных законов тяготения, как атом, плавающий в необъятной гармонии небес. Она витает в выси, как ангельски островок. А жители ее этого даже не знают. Странное человечество! Оно находит, что Земля слишком обширна. Помимо этого, они всю свою жизнь посвящают обожание материи! Они не придают цены умственным и душевным качествам, остаются равнодушны к самым дивным проблемам мироздания и живут без цели. Какая жалость! Парижский житель, никогда не слыхавший названия этого города или слова Франция, был бы не более чужд, чем они в своем собственном отечестве. Ах, если б они могли видеть Землю отсюда, с каким удовольствием они вернулись бы туда и как преобразились бы все их общие и частные понятия! Тогда, по крайней мере, они узнали бы страну, в которой живут. Это было бы началом. А затем они постепенно изучили бы чудную действительность, окружающую их, вместо того, чтобы прозябать в каком-то тумане, без горизонта; вскоре они зажили бы настоящей жизнью, – жизнью интеллектуальной и духовной!»

– Однако, какую честь он оказывает этой планете! Право, можно подумать, что он оставил друзей в этой тюрьме!

Я не произнес ни слова. Но я совершенно отчетливо слышал эту фразу, как будто отвечавшую на мои тайные мысли и рассуждения с самим собою. Двое жителей Марса смотрели на меня и поняли мои помыслы в силу шестого чувства – магнетического восприятия, о котором я говорил выше. Я был немного удивлен и, признаюсь, обижен этим замечанием.

«Как бы то ни было, – подумал я, – Земля мне мила, это мое отечество, и я не лишен патриотизма!»

На этот раз мои соседи рассмеялись оба.

– Да, – продолжал один из них с неожиданной приветливостью, – вас есть патриотизм. Сейчас видно, что вы явились сюда с Земли.

А другой, постарше прибавил:

– Полноте, оставьте ваших соотечественников, они никогда не поумнеют и навсегда останутся такими же слепыми. Вот уже восемьдесят тысяч лет, как они там живут; и, как вы сами признаетесь, они до сих пор еще неспособны мыслить. Удивительно, право, как это вы можете смотреть на Землю такими умиленными глазами. Это уж чересчур наивно.

Не случалось ли вам, любезный читатель, встречать на пути своем людей, проникнутых невозмутимым самомнением и совершенно искренно считающих себя выше остальных смертных? Когда подобные гордецы очутятся перед личностью недюжинной, они тотчас же чувствуют к ней антипатии. Они просто выносить ее не могут. Так и я, произнося вышеприведенный дифирамб, чувствовал себя неизмеримо выше генного человечества, так как относился к нему с жалостью и желал для него наступления лучших дней. Но когда оба эти жителя Марса в свою очередь отнеслись ко мне как будто с состраданием, и когда я заметил их спокойное превосходство надо мною, я на минуту превратился в одного из тех нелепых гордецов. Кровь моя вскипела, и хотя я старался сдерживать себя, по привычке к французской вежливости, однако, уже раскрыл рот, чтобы сказать им:

– Все-таки, господа, жители Земли вовсе не так глупы, как вы полагаете, и, может быть, даже лучше вас.

К несчастью, они не дали мне даже начать фразы, угадав ее заранее, покуда она составлялась путем колебания частичек моего мозга.

– Позвольте мне сказать вам прежде всего, что вашу планету постигла неудача, благодаря одному обстоятельству, случившемуся десять миллионов лет тому назад, – начал младший. – Это было еще во время первичного первообразования Земли. Существовали уже растения и даже чудные растения, а в глубине морей, как и на суше, появлялись первые животные – моллюски безголовые, немые, глухие и бесполые. Вам известно, что одного дыхания достаточно растениям для полного их питания, что ваши самые могучие дубы, самые исполине кедры никогда ничего не ели, что, однако, не помешало им вырасти. Они питаются исключительно путем дыхания. К несчастью, по какой-то роковой случайности, у первого моллюска прошла сквозь тело капля воды несколько плотнее окружающей среды. Может быть она показалась ему вкусной. Это послужило источником происхождения первого пищеварительного канала, который должен был оказать такое пагубное влияние на все животное царство, а впоследствии даже и на человечество. Первым убийцей был моллюск, начавши есть… Здесь, у нас, никто не ест, никогда не ел и не будет есть. Мироздание развивалось постепенно, мирно, благородно, так же, как оно и началось. Организмы питаются, иначе сказать, возобновляют свои частицы путем простого дыхания, как ваши деревья, у которых каждый лист является маленьким желудком. В вашем милом отечестве вы дня не можете прожить, чтобы не убивать. У вас закон жизни – это закон смерти… Здесь же никогда никому не приходило в голову убить хотя бы птицу. Всё вы, более или менее, мясники. Ваши руки обагрены кровью. Желудки ваши переполнены пищей. Как же вы хотите, чтобы при таких грубых организмах вы могли иметь мысли здравые, чистые, возвышенные – скажу даже – простите мою откровенность, – мысли опрятные? Катя души могут обитать в подобных телах? Призадумайтесь-ка над этим и не убаюкивайте себя слепыми иллюзиями, чересчур идеальными для такого мира.