Урал-батыр - [3]

В Смерти, представшей перед тобой

В миг последний гибельный свой?

Услышав такие слова, старик Янбирде перестал бить Шульгена. «Смерть может явиться и невидимкой; наверное, это она и пришла, вот меня и искушает. Не может быть, чтобы никто не видел своими глазами Смерть. Надо расспросить зверей и птиц», — подумал он и созвал лесное население. Обращаясь к собравшимся зверям и птицам, Урал сказал так:

«Злодейку, по прозванию Смерть,

Мы всегда узнавать должны.

Обычай сильных слабого есть —

Мы отвергнуть навек должны.

Если друг друга переберем,

По имени каждого назовем,

То каждый укажет на тех, кто здесь

Кровь не пьет и мясо не ест,

Кто слез не проливает ничьих,

Одни из них кормят себя корнями.

Другие — листьями и стеблями.

Так и живут, никому не вредят,

Только детишек своих плодят,

А те попадают в хищную пасть —

Знает об этом каждый из нас.

Смерть совсем не чужда таким:

Пьющие кровь, рвущие мясо —

Врагами навек останутся им.

Обычаи хищные прекратим:

Тогда одинокой останется Смерть —

Вместе смерти ее предадим!»

Но словам воспротивились тем

Хищники, и с ними Шульген,

Начался между ними спор,

Неразбериха, шум и раздор.

Ворон:

«Я нисколечко не боюсь

Встретить Смерть — от нее не таюсь.

Только с тем, чтобы Смерть убить,

Никогда не соглашусь.

Хоть я стар, но от этого дела —

Пусть наперекор всем, но уклонюсь,

И потому говорю вам смело:

Если сильные на слабых

Вдруг охотиться перестанут,

Иль всякого, кто рожден на свет,

Отныне обходить будет Смерть;

Если осенью в строгие сроки

Не выпадут заморозки, а деревья,

Изменив законам природы,

Не сбросят листву на зимнее время,—

Есть ли прок в том живым на земле?

Коль зайцу подобно каждый зверек

Б год дважды иль трижды станет плодиться,

И, объедая все по ночам.

Зелени после себя не оставит,

Что останется прочим зверям —

В поисках пищи бродить по полям?

Если целые стаи пернатых —

Уток, гусей и журавлей —

Водную гладь собою покроют,

Будут в светлой воде плескаться;

Если, решив, что текут впустую,

Реки вдруг течь перестанут:

Мол, зачем размывать берега?

Если, сочтя, что порядок такой

Есть незыблемый мира обычай,

Птицы не будут давать нам покой;

Если, примеру следуя птичьему,

Бить родники перестанут свободно,

Если протухнут земные воды,

Что мы станем делать тогда?

Откуда пища живым и вода?

Бывало, рискуя головой,

Понапрасну вступал я в бой;

Хоть голод к нужду испытал,

Терпел лишения и страдал,

Все же; если в три дня хоть раз

Не поклюю у падали глаз,

Если чью-то кровь не попью,

Мяса кусочек хотя б не вкушу,

Жизнь не жизнь мне на этом сеете,

Уволить меня потому прошу

От поисков и наказания Смерти».

Сорока:

«Тварь, которая Смерти боится,

Будет встречи с ней избегать.

Если надобно ей плодиться,

Станет укромное место искать».

И с сорочьими теми словами

Все — и тигр, и леопард,

Лев могучий, волк и барсук,

И зубастая, жадная щука —

Согласились, говорят.

Ведь птицы, что сюда по весне летят,—

Гуси, утки, журавли,

Дрофы, рябчики, тетерева —

Только и мечтают о том,

Чтобы птенцов выводить, и потом

Научить их вольно летать.

Но пред этим надо искать

Гнезда по чащобам лесным,

Жира набираться самим.

Лишь косули и с ними олени,

Да еще бурощекий заяц,

На длинные ноги свои уповая,

Безответными оставались.

Еще воробей, дрозд и скворец,

Трясогузка, ворона и галка,

Поживившиеся червячками,

Словно подавившись словами,

В стороне ото всех отмолчались.

Сказала кукушка: «Я гнезд не имею,

Я детишек своих не лелею.

Пусть тот, кто в детях души не чает,

Кто их холит и величает,

Как захочет, так и живет,

Норы роет и гнезда вьет».

Каждый по-своему рассуждал,

По-своему думал-гадал,

Так, к единству и не придя,

Немного времени погодя,

Разошлись они, говорят.

Сник после этого старик,

Выходить на охоту один

Стал бояться, и вовсе отвык.

Как-то четверо — всей семьей —

На охоту ранней порой

Вместе отправились они.

Много дичи набив лесной,

Воротились к лачуге своей.

Средь добычи — птиц и зверей —

Была лебедушка… И когда

Вдруг нависла над ней беда:

Чтобы на мясо ее искромсать,

Стал старик оттачивать нож,

Пробрала лебедушку дрожь,

Стала просить она, умолять:

«Летела я, чтобы мир посмотреть;

Не земное создание я,

У меня есть страна своя,

Не бездомная я сирота.

Когда на земле не было никого,

Никто не касался ногами ее,

Нельзя было друга себе найти,

Подругу на жизненном пути,

Мой отец — повелитель птиц —

Всюду пару искал себе,

Но не было такой на земле.

Чтобы равную отыскать,

Ринулся отец к небесам,

Встретил Солнце с Луною там,

Всей душою их полюбил.

Родилось у него двое детей.

Ни я с сестрою сводной своей,

Ни отец наш болезней не знали,

Смерти власть мы не признавали.

Отец мой поныне властвует там.

Я с мольбой обращаюсь к вам:

Отпустите же вы меня,

Ворочусь я в родные края.

Если ж сладите меня, все равно

Стать мне пищею не суждено —

Лягу внутри у вас камнем я.

Водою из Живого ручья

В детстве тело мое омыла

Солнце-Кояш — матерь моя,

Светом бессмертья меня озарила.

Отпустите же вы меня.

Мой отец под землею даже

Меня отыщет и вас накажет.

Дочь я царя, чье имя Самрау,

А зовут меня Хумай;

Если волосы разовью,

Лучами златыми всю землю залью.

Утром я тороплю зарю,

Ночью свет я луне дарю.

Отпустите же вы меня,

Ворочусь я в родные края,

Путь к Живому роднику

Указать я вам смогу».

Услышав такие слова, Янбирде и Янбика стали держать совет с детьми. Шульген был за то, чтобы съесть птицу. Урал — за то, чтобы ее отпустить. Из-за этого они затеяли между собой ссору. Урал забрал птицу, чтобы она не досталась Шульгену, отнес ее в сторону. «Но печалься! Вот поем сейчас малость и сам отнесу тебя к матери и отцу», — сказал он ей и подсел к своим родителям.