Ураган. Последние юнкера - [76]

К полуночи 19 марта все части стянулись бесшумно к станции. Привычный ночной марш. Направо, в стороне Платнировской, виднелись зарева далеких огней, вероятно костров группы Сорокина. Не прошло и двух часов, как сзади послышались отдельные выстрелы, а потом частая ружейная стрельба.

Сорокин спохватился, его части ринулись за нами и столкнулись с нашим арьергардом, но было уже поздно: наши главные силы и все обозы вышли из-под флангового удара. Когда настало утро, позади раздалась пушечная стрельба. Сорокин энергично нажимал на наш арьергард. Впереди были еще переправы через Кубань и через Лабу… Надо было с налета брать станицу Усть-Лабинскую, куда уже спешно подходили красные эшелоны со стороны Тихорецкой. Армия Корнилова была снова в тисках. Шрапнель Сорокина рвалась не только над нашим лазаретным обозом, но достигала и авангарда, разворачивавшегося для атаки на Усть-Лабинскую.

Победы над Выселками и Кореневской внушили нам веру в свои силы. Со станичной площади орудия повели редкий, но меткий огонь по подходившим к станции эшелонам красных, не давая бойцам высаживаться.

К наступлению темноты бой затих: мост через Кубань был нами прочно занят. До глубокой ночи лазарет переправлялся через реку. Обоз увеличивался после каждого боя и дошел почти до тысячи повозок. Армия все более лишалась способности гибкого маневрирования, превращаясь в прикрытие для лазаретного и беженского обозов.

Трудно себе представить и описать то, что переживали наши раненые, — с пулями и осколками в груди и в животе, с переломленными и раздробленными костями. Езда на безрессорных подводах. Ночные переходы по изъезженным, тряским дорогам, через гати. Холод и сырость, проникающие под тонкое одеяло, жар, бред. А днем обоз не раз попадал под артиллерийский, а иногда и под пулеметный огонь, и повозки с тяжелоранеными должны были вскачь переходить обстреливаемое пространство.

Вторая ночь без сна, переходы с непрерывным боем измотали юнкеров. Юнкер Попов заснул, стоя у своей запряжки и не слышал команды «Садись!». Командир подъехал к нему и потряс его за плечи.

Стали на квартиры уже глубокой ночью. Повалились на солому и заснули мертвым сном. Пробуждение было не из приятных: в горнице голосила баба-казачка — «Ой убили! Ой убили!.. Такие все молоденькие!» За окном слышались совсем близкие выстрелы винтовок. «Стрельба!.. Вставать!» — крикнул наш командир капитан Шперлинг. Все выскочили из хаты. По улице свистели близкие пули. Воображение играло: большевики ночью пробрались в станицу и теперь избивают всех по хатам. Вопли хозяйки и пули по улицам — картина ясная. Побежали к орудиям в парк. Но там все было спокойно, часовой прохаживался у орудий. Оказалось все просто: по другому берегу большевики подошли небольшими группами к станице и беспорядочно начали стрелять по улицам. В то же время в станичной церкви отпевали наших вчерашних убитых. Нервы нашей хозяйки не выдержали тяжелого зрелища ряда гробов, и она, прибежав домой, начала голосить над нами спящими.

В станице Некрасовской была дневка. Наш штаб считал, что за переправой будет спокойнее, что армия вышла из клещей. Но не тут-то было: воспользовавшись нашей дневкой, Сорокин и Автономов переправились вслед за нами и утром атаковали станицу Некрасовскую. В то же время агитаторы подняли против нас все окружные ставропольские села, деревни и хутора, где было немало фронтовиков, возвратившихся домой с оружием. Эти отряды фронтовиков отрезали нам все дороги вперед. Вместо спасения за Кубанью армия Корнилова попала в полное окружение. Со всех четырех сторон клокотала ружейная стрельба. Тротиловые гранаты с грохотом рвались среди домов и сараев, на улицах и на площади около церкви, где стоял наш обоз-лазарет. Тут же, на площади, стояли и наши орудия, — в резерве.

Было тяжко стоять в бездействии среди разрывов гранат. Минуты шли томительно, тоскливо. Тут галопом прискакал генерал Марков: «Артиллеристы! Живо на окраину, к мельницам! Там никого нет! Красные почти вошли!»

Кони рванули с места. Пушки, с грохотом и звоном, в облаках пыли, понеслись за командиром. С передков орудий и зарядных ящиков летели плохо подвязанные винтовки, котелки и всякая утварь. «Успеем или нет? Успеем или нет?» Когда выскочили на окраину, то увидели совсем близко две цепи большевистской пехоты, идущей вперед без всякой помехи. У нас — никаких резервов, все брошено в огонь. Около мельниц нервно ходит генерал Марков, считая секунды. «Налево кругом! С передков!» Юнкера горохом посыпались с передков и повернули орудия. Подскакавшие пулеметчики спешно нацеливали «кольт» и «максим». Пеший взвод где-то безнадежно отстал от батареи.

«Сорок! Трубка! Сорок! Огонь!» Подпрыгнули пушки, выплюнув пламя. Два низких, белых клубка дыма проплыли перед идущей, как на прогулке, большевистской пехотой. Черные фигурки пригнулись, попадали, заметались… «Правее ноль двадцать! Огонь!» — «Первое!», «Второе!» — откликнулись фейерверкеры. Не больше десяти минут продолжалась стрельба шрапнелью. Цепи сначала остановились, попятились и, сбиваясь в кучки, покатились назад. «Молодцы, артиллеристы!» — крикнул генерал Марковой всем было ясно, что генерал доволен лихим выездом и меткой стрельбой.