Упреждающий удар - [47]

Юрий Волковцев отвернул налево - вошел в устье Старицы.

...Попрыгали-попадали на землю, - кое-кто в дымящихся кафтанах, - ушкуйники ударной сотни ринулись на ордынцев, смешали их ряды; как ураган, грохоча и все сметая, прошли небольшую полосу суши-пристани, - поднимая тучи брызг, кинулись в ров вслед за покиданными туда татарами... И поднялся до неба, заполнил всю вселенную гром боя: треск копий, грохот железа, визг и крики дерущихся... Кипела вода, выплеснутая множеством тел, омыла стены-заборы, запертые ворота...

...Последний ушкуй с Федотом из Афанасьевой сотни, вместе с догнавшими воями боярина Андрея Воронцова, причалил чуть в стороне от загоревшегося пустого судна.

Федот вслед за десятником Егором Михайловым (неродным сыном воеводы) сбежал по сходням, пробежал - в два-три прыжка - по скользкой глинистой земле и, споткнувшись об убитого татарина, упал в бурлящую, темно-рыжую - при свете горящего корабля - воду. Тут же вскочил, опорожнил от ровной тухлой воды ноздри, снова рванулся вперед - по самую грудь вошел в воду, буравя и пеня ее, - вокруг крик-визг, оглушающий шум; кипела вода от стрел.

...Достигли забора. В одноголосье, затем в несколько голосов, все заглушив, как морской прибой, ударил клич штурмующих.

Федот тоже, заревев эту дедовскую грозную песню-клич, в несколько взмахов переплыл глубокое место, обогнал воя с бочонком смолы - с привязанным за шею огнивом. "Сарай в огне, а он с огнивом туда!" - удивился и возмутился бестолковости воя Федот, но в следующую секунду и сам забылся: перегнал своего десятного ватамана, выскочил из воды, ухватившись за мокрый слизкий верхний край глинобитной стены-забора, подтянулся и спрыгнул по ту сторону...

Вслед за охранной десяткой, со знаменем, Константин Юрьев прошагал-пробежал по перекинутому через ров качающемуся настилу, вошел в низкие сбитые русскими ворота: "Вот он - Сарай!.. Отец!.. Столица Золотой Орды!.."

Запасная сотня втиснулась в узкие, огражденные стенами приземистых глинобитных домов, улицы Сарай-Берке - засыпанные щебнем, заваленные трупами, ранеными (воями, жителями, рабами). С треском, жарко горели камышовые, из шкур крыши домов; дым - потемнело небо...

Хрустнув щебнем, остановился воевода. Оглядел полуразрушенную мазанку - крыша уже сгорела. "Уф!" - снял личину, изображающую морду медведя, подал ближнему вою.

- Подержи, - весь в золоте: на голове золоченый шлем; вышитый золотом парчовый кафтан - под ним броня - тоже великокняжеский подарок; в опущенной руке оголенный меч - дар вятчан, выкованный Устином... И сам сиял: глаза выплескивали море синего огня. Гордая, радостная улыбка - еще бы! - он в Сарае. Но тут же погасла улыбка: "Что ж это я... Чай, не на пир пришел!.."

По опыту знал: самое страшное для полководца - потерять управление войском, не видеть, не слышать ход битвы; а тут еще не получилось внезапности - татары все-таки не застались врасплох... неизвестно, как сложится сражение?! Нужно не только разгромить, но и, взяв в плен ханскую семью, выйти из Сарая, оторваться от преследования, вернуться на Вятку!..

- Мне нужно на глядень⁵⁹ взойти! - обратился к вою-скоровестнику: - Найдите высокий целый мазанный дом, с которого бы я мог пасти войско...

Константин Юрьев тряхнул головой:

- Скоро там?! - кинул нетерпеливый взгляд вдоль узкой улицы. Один из раненых приподнял окровавленную русую голову...

Встал, закачался - длинный, рваная одежда чуть прикрывала наготу; в руке татарский меч, - разрубленное справа надбровье отвисло на пол-лица. У воеводы кольнуло в груди: "Это ж наш - русский полонянин!.." Константин Юрьев, ступая по наваленным трупам, подошел, заглянул в его мокрый от слез голубой глаз. Бородатое, измученное, обезображенное лицо улыбалось, протягивало навстречу руки.

- Братушки!.. Родненькие!.. Отобрали нас... Хотели заставить против воевать - не вышло... - продолжая счастливо улыбаться, тянул руку и падал - умирал...

Федот не ожидал, что так быстро, с ходу захватят полгорода.

С ревом, громом хлынули в улицы Сарая: разваливались стены домов, рушились горящие крыши-потолки...

Он врывался вместе с остальными, преследуя татар, в мазанки-дома, крутил мечом, бил ногами все, что сопротивлялось, мешало идти вперед.

Рука затяжелела, но он махал мечом - уж затупился он - не рубил, мял, как жесть, татарские шеломы, рвал шапки...

Федот все вертел и вертел направо и налево мечом, ближних добивал ножом (он где-то обломил копье), шел вперед, не давая ордынцам опомниться, прийти в себя, организовать дружную оборону...

Рубя, тыкая озверевших и полуобезумевших от горя и злости татар, пробились до следующего квартала, - до больших изукрашенных желтых юрт...

Уже полегли до единого - откуда взялись, не видел - огромные русские мужи-полоняне, без доспехов, вооруженные копьями и мечами; - если бы не они! - они бросались в самую гущу схватки - разметывали татар, сами гибли, помогая вятчанам.

Чаще стали попадаться женщины-татарки, дети, древние белоклинобородые бабаи⁶⁰ и женщины-служанки. Все они, позабыв, кто есть кто, в ужасе, пронзительно визжа, с душераздирающими криками метались среди ханских воев, которые рубили в ярости и их... И только небольшая часть несчастных, пройдя сквозь ад-сечу, со страшными, зияющими ранами, в крови, как жертвенные животные, полуживые, - без рук, без ног, - выкидывалась под ноги и руки наступающих русских...