Упреждающий удар - [7]

Деда по коридору вели четверо. При взгляде сверху они бы напоминали конверт с пятью сургучными печатями, Дед был центральной печатью. Когда Дед с конвоирами проходил мимо очередной двери, мубоповец, стоявший на посту, присоединялся к «конверту», и тот обрастал хвостом, становясь похожим на детский «воздушный змей».

Из дверей выглядывали испуганные, бледные физиономии сослуживцев…

— Зеки, — с кривой усмешкой проговорил Славик. — Узники концлагеря…

«Конверт» тем временем завернул за угол коридора.

— Быстро, — сказал я Славику, и мы сорвались с места. Там, где коридор делает поворот, остановились. Осторожно выглянули. Толпа «камуфлированных» стояла возле туалета. Ближний к нам мубоповец (он был без автомата, с пистолетом в согнутой и поднятой вверх руке) открыл туалет и втолкнул Деда внутрь.

— При попытке к бегству… — прошептал я и посмотрел на Славика.

На лице его отражался сложный мыслительный процесс. Славику вообще тяжело мыслить, лишь из ряда вон выходящие причины принуждают его к этому. Сейчас Славик переживал за Деда.

А я вспомнил историю, которую когда-то слышал от Деда: мол, в Здании есть один обычный, отечественный стеклопакет, затесался среди высокопрочных, бельгийских. Он вставлен, потому что при закупке высокопрочного стекла ошиблись, приобрели на один фирменный стеклопакет меньше. И заменили его обычным, российским, который один к одному подходил по размерам. Смысл был в том, что сколько ни нажимай на высокопрочное стекло, не выдавишь, а на обычное нажми — и пикируй вниз. Разумеется, это была шутка. Вряд ли дотошный Дед допустил бы, чтобы в Здании остался такой вот источник опасности.

Но мне показалось, что простое стекло стоит в туалете. Потому что туалет на двадцать втором этаже расположен с внешней стороны коридора, в углу, а на этажах с двадцать первого и ниже уже другая планировка, там коридор не опоясывает Здание по контуру, и туалеты располагаются один под другим.

Потом мне пришло в голову, что если бы Деда задумали ликвидировать, его просто пристрелили бы в туалете, а не сбрасывали с двадцать второго этажа… И еще раньше, в кабинете пристрелили бы…

Только я хотел сказать об этом Славику, чтобы успокоить его, как он рванул вперед, да так, что мне едва удалось задержать его. У Славика по отношению к Деду были другие, более глубокие чувства. Собачья преданность. Кто знает этих мубоповцев, если бы я не задержал Славика, может, досталась бы на долю моего спутника пуля.

— Пистолет, — с тревогой прошептал я.

Славик тоже, видимо, подумал о «беретте» и остыл… А Деда тем временем уже вывели. Увидев его чистое лицо, я чуть было не расхохотался. Это же надо! Они заходили в туалет, чтобы Дед умылся, а я-то что подумал?

Дед и его провожатые вышли в холл к лифтам. Мы снова припустили бегом, словно мальчишки, до очередного утла. Остановились. Славик выглянул, за ним я.

Бойцы ОМОНа стояли у дверей лифтов. Один стволом автомата нажимал на кнопку вызова.

— Как они поместятся… — покачал головой Славик.

Тут мы услышали за нашими спинами топот… За нами, оказывается, все время следовали сослуживцы, «узники концлагеря», как их назвал Славик. Они налетели на нас. Мы со Славиком ничего не сообразили, а нас уже вытеснили на всеобщее обозрение.

Картина получилась прелюбопытная: с одной стороны — штурмовики ОМОНа и МУБОПа и Дед в наручниках, с другой — мы со Славиком и за нами толпа работников концерна. А мы, значит, как предводители восстания во главе толпы восставших.

Неловкая пауза тянулась около минуты…

Наконец, крайний к нам мубоповец (тот самый, с пистолетом) стащил маску и, моргая, посмотрел на нас. Обнажились взъерошенные рыжие волосы. Я узнал в нем капитана, отдававшего приказы внизу, возле УАЗиков…

— Разойтись по местам, продолжать работу, — процедил капитан сквозь зубы.

Нас было много, а он один. Но, удивительное дело, его сразу послушалась…

…Эти картинки одна за другой возникали в моей памяти, пока встречная электричка всасывала в себя пассажиров. И вот на перроне, кроме меня, никого не осталось. Хотя нет, машинист выдерживал паузу, пока к вагону бежала, опаздывая, размахивая кошелками, какая-то женщина… Но вот и она добежала, смешно переваливаясь, как утка, до вагона, поставила в тамбур тяжелую сетку, взялась обеими руками за поручни, глубоко вздохнула, шагнула сама…

Двери захлопнулись. Электричка медленно тронулась с места. С веселым гулом она стала набирать скорость. Я проводил ее взглядом, весело гудящую, и направился к лестнице, от которой начиналась тропинка через поля.

Кейс мерно покачивался в моей руке, ручка поскрипывала и… все это понемногу сводило меня с ума.

Само собой, как-то вдруг, исподволь, во мне выросло желание увидеть миллион долларов. «Миллион, миллион, миллион…» — твердил я и не мог успокоиться. Хотя еще пятнадцать минут назад и думать не думал ни о каком миллионе. «Я никогда не видел миллион долларов, почему бы мне не остановиться, не положить кейс в густую траву и не открыть крышку?» — вот о чем я думал. После этого я снова мог бы запереть его и продолжить путь.

Но я не остановился, не положил дипломат в густую траву и не открыл крышку. Я повторял себе: «Деньги, которые там лежат, чужие деньги, нечего мне на них пялиться!»