Ему удалось выйти из палаты незамеченным. Он крался по коридору, а воздуха уже не хватало, хоть широко раскрывал рот, а все равно чувствовал, что задыхается. Он не знал, где находится дверь, ведущая на улицу, и шел наугад. Лицо его стало пепельно-серым, и липкая слюна сбегала по подбородку.
Санитар стоял у окна и обнаружил человека за своей спиной слишком поздно. Едва успев обернуться, получил сильный удар в лицо. Санитара спасло то, что он стремительно поднял руку, защищаясь, и, когда оказался на полу, закричал, призывая на помощь. Сбежались люди, скрутили больного, а он все бился и рычал, озверев; на перекошенном лице застыли капли пота.
– Я вас всех убью! Этой же ночью! Мне плохо! Плохо! Плохо!
Он вдруг начал биться головой о кафельный пол, и санитарам многих усилий стоило его сдержать.
Лечащий врач стоял над ним с мрачным выражением лица.
– Нельзя его больше таблетками пичкать, – сказал один из санитаров. – Доходит он уже.
– Не тебе решать! – оборвал его доктор. – Ты лучше следи, чтобы он не сбежал.
– От нас не сбежит.
Было двадцать четвертое сентября. За окном психиатрической больницы в городе Костроме синела туча.
Он уже знал, как будет убивать Самсонова. Только не нож, крови он боится. Ударить чем-то тяжелым, чтобы сознание потерял, а дальше с ним можно делать все, что заблагорассудится. Лучше всего, конечно, удавить. Накинуть на шею ремень, затянуть. Одна или две минуть! – и все кончено. Да, именно так. Сначала оглушить, потом душить ремнем.
Самсонов, еще пока живой и невредимый, подошел к машине, крикнул в приоткрытое окно:
– Паша, открой заднюю дверцу!
Руки у него были заняты бутылками шампанского и всякой снедью – накупил всего, лопнет ведь, пока съест. Барсуков открыл дверцу. Самсонов сложил покупки на сиденье, повернул свое багрово-сытое лицо, хмыкнул:
– Вот они, подарки от западных пролетариев пролетариям восточным.
Барсуков усмехнулся в ответ, хотя в душе не согласился – какой уж там восточный пролетариат, достаточно на оплывшее лицо Самсонова посмотреть, чтобы понять – не в каменоломне человек работает; а тот уже шумно сел за руль, поерзал, угнездился, завел двигатель.
Мерседесовский движок плавно заработал.
– Бензина, наверное, много жрет? – предположил Паша.
– Больше, чем «Запорожец», – засмеялся Самсонов.
– По нынешним временам дорого выходит.
– А что такое дорого?
Самсонов с места рванул, и Паша поспешно оглянулся: он видел, что слева приближается легковушка и надо было бы ее пропустить, – конечно, они не успеют разогнаться, нагонит она их и ударит в зад, – но «Мерседес» уверенно набрал скорость, увеличивая спасительное расстояние.
– Ты всегда так ездишь?
– Угу, – кивнул Самсонов и зевнул, широко раскрыв рот, больше похожий на пасть.
Барсуков отвернулся к окну. Зря он сел в машину – и на троллейбусе доехал бы неплохо. Подумаешь, соседи по дому. В детстве они с Виталиком были ровней и компанию водили, а теперь все изменилось: здороваются, встречаясь, и улыбки при этом на лицах. Но это и все, пожалуй, что от прежней жизни осталось.
На перекрестке Самсонов притормозил. Красный глаз светофора разглядывал сидящих в машине людей.
– Куда этим летом едешь? – поинтересовался Самсонов.
По тону Паша догадался, что не в нем дело, просто Самсонов о своих планах рассказать хочет, а вопрос этот так, для затравки. Пожал плечами, сказал как можно безразличнее:
– Не знаю, не решил еще.
Хотя решать особенно нечего было: отпуск дома проведет, как и в прошлом году. Сказал – и сжался внутренне, потому что сейчас Самсонов начнет хвастаться, и останется лишь неискренне улыбаться, ощущая собственную неполноценность.
– А я в этом году – на Канары.
Конечно, на Канары. Куда же еще эта сволочь может отправиться? По географии у него в школе были двойки, и других мест на земном шаре он не знает, естественно. По рекламе ему известны три точки отдыха: Копакабана, Варадеро и Канары. Копакабана в Бразилии, далеко и дорого – отпадает. Варадеро не подойдет, потому что там социализм, Кастро и карточки на продукты. Остаются Канары.
– Давно хотел побывать там, – продолжал Самсонов. – Уже почти все мои знакомые съездили, один я как лопух.
Рисуется, сволочь. Паша изобразил на лице понимающую улыбку, но ему сейчас было нехорошо. Вот если бы ударить Самсонова – прямо в пухлый рот кулаком, и чтобы кровь брызнула. Паша не любит крови, но сейчас пусть будет. Сжал непроизвольно кулаки. Светофор перемигнулся на зеленый. Самсонов тронул машину с места.
– Отдохну, – сказал он и вздохнул.
Его вздох неожиданно не показался Паше наигранным.
– Устал от работы, от дураков, которые окружают, от неразберихи вокруг, от баб.
– И от баб? – усмехнулся Барсуков.
– И от них тоже. Они дуры, Паша.
– Все?
– Все до одной.
– Прогони.
– Не получается. Липнут.
Паша опять отвернулся. Зря он в машину сел. Хотел себя ровней Самсонову почувствовать? Так на вот тебе, утрись. Вздохнул судорожно.
Въехали во двор. Самсонов притормозил у Пашиного подъезда.
– Спасибо за доставку, – изобразил улыбку Паша.
– Не стоит благодарности.
На лавочке сидел Петр Семенович. Поздоровался первым и шутливо поинтересовался:
