Упразднение тела: японский тоталитаризм и культ смерти - [5]
Все японцы служили государству и императорской Японии. Само понятие государства считалось священным. Оно было превыше всего, само государство и его концентрированное воплощение — император — были объектом почитания. И смерть за государство следовало принимать с улыбкой. Такая же улыбка требовалась и от матерей погибших воинов. Жизнь близкого человека, жизнь, отданная за императора, должна была восприниматься как счастье.
Как и все остальные японцы, члены императорской фамилии служили в армии. Принц Нагахиса тоже был призван — в артиллерию. Он погиб в результате авиакатастрофы, но об этом мало кто знал; считалось, что он геройски пал за родину. В школьном учебнике описывалась сцена доставки гроба с его прахом в родной дом. «Перед главными воротами находился четырехлетний молодой принц Митихиса; в руках он держал флаг Японии, на котором отсутствовала траурная лента. Он ожидал триумфального возвращения своего отца. Вероятно, он находился под влиянием слов своей бабушки, которая сказала: «Твой отец возвращается с честью и с триумфом, а потому его следует встречать, произнося в сердце: Банзай!» Из прихожей гроб сначала занесли в «комнату сакуры», которую занимала мать… В этой комнате мать произнесла добрые и наполненные любовью приветственные слова по отношению к сыну, который стал божеством».
Это настоящая «встреча гроба», смерть и похороны описываются в терминах встречи, а не прощания. А раз это встреча, то здесь не место для горя. «Правильная» смерть — это триумф, победа духа над плотью. Важно, чтобы ты сделал все, что в твоих силах. Кто в реальности победил на поле боя — имеет второстепенное значение. Императорская фамилия подавала японцам пример, как следует встречаться со смертью: отказавшись от всего человеческого в своей природе. Одержав победу в схватке с самим собой, человек становился «сверхчеловеком», «ратным божеством», то есть настоящим японцем. Встречу останков воина, погибшего на поле боя, называли «безмолвным триумфом». Он не имел никакого отношения к победе или поражению. Само возвращение павшего домой являлось триумфом.
Поминальные службы в токийском святилище Ясукуни, где начиная с середины XIX века почитали лояльных подданных, отдавших жизнь за императора и родину, проводились с особым размахом. Принять участие в них приглашались родственники погибших со всей страны. Считалось, что души павших воинов собираются в эту ночь в храме и превращаются в божеств. Экзальтированные газетчики того времени говорили о «триумфальном возвращении к божествам». Прямые радиорепортажи из Ясукуни приобщали всех японцев к грандиозному действу.
Подавляющее большинство японцев в то время свято чтили своего императора и верили в загробную жизнь. Достойная смерть во имя императора и государства считалась важнейшей обязанностью подданных, а обеспечение похорон «по высшему разряду» — важнейшей обязанностью государства. Тоталитарное государство пленялось магией больших чисел. Отдельные люди и малые числа его не интересовали. Его интересовали стадионы и площади. В традиционном синтоизме не существовало ритуала, который обеспечивал массовую трансформацию покойников в божеств. Огромное святилище Ясукуни и его незастроенные окрестности представляли собой прекрасную площадку для возгонки «народного духа» до нужного градуса. В традиционной Японии смерть считалась делом нечистым, и императору строго запрещалось посещение похорон. Императоры Мэйдзи и Тайсё (1912–1926) придерживались этого запрета. Однако для Сёва (1926–1989) запрет был ослаблен: в дни поминальных действ в Ясукуни он находил время, чтобы посетить святилище.
В 1943 году появилась книга под названием «Японские матери». Потерявшие своих сыновей женщины говорили о том, что никогда не показывают на людях своего горя, что умереть от пули — лучше, чем умереть от болезней. Из пяти десятков опрошенных матерей только одна ответила, что она заплакала, получив известие о смерти сына. Сын с радостью выполнил свой долг верноподданного, а потому горевать означало бы нарушить материнский долг — такова была безжалостная логика японской империи.
Появление этой книги весьма показательно. Никому не пришло бы в голову написать книгу «Жены Японии»: образ жены, оплакивающей мужа, находился на периферии общественного подсознания. Что же касается чувств матери по поводу смерти сына, то корреспондент газеты «Токё нити нити симбун» так передавал внутренний монолог одной из них: «Плакать нельзя. Наохару больше не мой сын. Наохару стал божеством, так что я буду радоваться твоей смерти на поле боя».
Матерям предлагалось считать, что они растили детей не для жизни, а для смерти. Смерти во имя императора. Их убеждали в том, что жизнь и смерть сына являются актом публичным, а не частно–семейным. Государство–семья, в которой ее главой считался император, с легкостью уничтожала семью обычную.
Журналисты хвалили матерей за то, что они жертвовали собой для воспитания детей, которые в свою очередь жертвовали собой во имя великой японской империи. Женщинам в репродуктивном возрасте следовало поторопиться: в стране был принят грандиозный план по увеличению рождаемости. Японии были нужны божества. Газета «Ёмиури» опубликовала в 1942 году радиолекцию начальника информационного отдела ВМФ Хирадэ Хидэо, прямо заявившего: «Если нет матерей, войне не быть. [К счастью,] это невозможно, а потому война не прекратится. Если во время войны найдутся хорошие матери, победа будет за нами. Поскольку хорошие матери народят хороших воинов». Страна вела «священную» войну, и всем следовало причаститься к этой святости — а это означало, что в Японии больше нет просто матерей, просто сыновей, просто людей. Все они были просто функциями войны.
