Упоение властью. Револьвер, спирт и кокаин. 1917 год - [51]

Наши комиссары вскоре вернулись, полные возмущения, так как там была ужасная отвратительная оргия. В это же время мне удалось вызвать Железнякова-младшего, и, когда я спросил у него: «Где офицеры?», он глухо ответил мне:

– Они исчезли. Их украли. У нас раскол, прямо беда!

Он обещал тотчас же сообщить мне, если что узнает об офицерах. Я прочел ему по телефону предписание Владимира Ильича.

– Сейчас, кроме некоторых, здесь никто ничего не поймет. Все страшно возбуждены, рвутся на улицы, и еле-еле удается их сдержать.

Перед нами стал вопрос охранить город от этой пьяной ватаги и отыскать увезенных.

Я вызвал тревогой на линейку сильный дежурный отряд латышей-партийцев, находившихся в Смольном, прибавил к ним десять пулеметов, придал к ним четырех самих стойких комиссаров-рабочих, отправил их для расположения в близлежащих около матросов домах и дал предписание начальнику зорко следить за матросами путем дозорных, сообщая нам в 75-ю комнату о всяком движении их. На всякий случай мы подготовили Волынский и Егерский полки, отличавшиеся в то время трезвостью или, лучше сказать, терпимым пьянством, и среди которых мы имели крепкие организации наших товарищей, предписав им быть в полной боевой готовности. … Не желая никакого кровопролития, мы тотчас же направили всех наших делегатов-матросов на «Аврору» и к другим матросам, прося их, как можно скорей, проникнуть во второй флотский экипаж и принять все меры, дабы сдержать пыл матросов «Республики»… …Под утро, часов в шесть, к нам прискакали наши комиссары, дежурившие возле здания второго флотского экипажа, и сообщили, что только что, на всем ходу, подошел автомобиль, из которого выпрыгнули четыре матроса и с ними один офицер, и они, неся что-то в узлах, почти бегом вошли в подъезд, направляя револьверы в спину офицера и понукая его бежать с ними. По описанию это был тот третий офицер-трудовик, фамилию которого я забыл.

Для меня стало ясным, что двух расстреляли, в узлах их одежда, а третьего почему-то сохранили. Я знал, что приехавшие запрут этого офицера, а сами завалятся, конечно, сейчас же спать. Оставалось немного времени, когда молено было рискнуть вывезти этого третьего. Во 2-м флотском экипаже у нас было несколько своих матросов-партийцев. Наши комиссары знали расположение комнат. Я направил автомобиль в ближайший переулок. Двое наших комиссаров свободно вошли в здание второго флотского экипажа, по счастью, скоро отыскали двух наших матросов, в том числе того, который первый принес весть об аресте офицеров, передали им, в чем дело, сообщили предписание Владимира Ильича, – и они тотчас лее пошли отыскивать привезенного третьего офицера. Очень скоро его нашли лежащим на столе. Когда они вошли к нему, он чуть не провалил все дело, так как с испуга стал кричать:

– Не надо! Оставьте меня! Я достану вам еще денег…

Но видя трезвых, махающих ему руками людей, он умолк, с трудом встал и тихо пошел с матросами… Немного робея и превозмогая первую неловкость, он тихо рассказывает нам:

– Ко мне вчера днем пришел матрос и потребовал, чтобы я шел за ним. Я повиновался. Когда мы вышли из дома, тут стояли два закрытых автомобиля, в одном сидели те два офицера и два матроса, а меня посадили в другой автомобиль, и со мной сели еще два матроса. Мы отъехали, и вскоре тот автомобиль ушел в другую сторону. Меня спросили, кто у меня есть знакомые, которые могли бы дать за меня деньги? «Если соберешь, – говорили они, – пять тысяч – останешься жив, а не соберешь – сегодня расстреляем…» Я помертвел. Я видел всю опасность и чувствовал что вот-вот моей жизни конец… В Петрограде у меня много знакомых. Я колебался, как быть, а они понукают, скорей, да скорей. Я говорю, что не знаю, как быть? А они свое: «Вот расшибем башку, тогда узнаешь». Я решился. Заехал к одним. Звоню. Вхожу, и они со мной. Вынули револьверы. Отзываю в сторону хозяина и говорю: «Простите, но спасите!» В двух словах рассказываю. Они в ужасе, соболезнуют и дают 200 рублей. Я передаю матросам. Они деньги кладут в карман. «Ну, – говорят, – так ты долго не соберешь. Отправляйся. Вы тут не шевелитесь», – кидают они моим знакомым. Мы уходим. Я мучаюсь, что дал их адрес, что их могут еще ограбить и начинаю думать, что лучше умереть. «Ишь, как буржуйчики-то перепугались, – говорит один. – Да ты только плохо просишь. Просил бы часы, кольца, шубу, нам все равно… Говори еще адрес, да получше». Я задумываюсь, но страх смерти толкает, и я называю адрес своего знакомого присяжного поверенного. Едем туда. Входим… Там тот же ужас… Упреки по моему адресу, что я их подвел, что их теперь убьют. Я прошу, умоляю… Здесь сносят все, что могут, дают кольцо, часы, портсигар и полторы тысячи денег… Народа здесь было много… Все отозвались… Матросы хладнокровно все это забирали в карманы и, видимо, довольные говорили мне: «Вот давно бы так, скоро будешь на свободе…» И мы заехали еще в два места. Матросы говорит: «Надо поесть. Достали еду и мне кусок дали, и поехали за город. Остановились около какого-то дома в местности мне совершенно неизвестной. Один вышел, скоро вернулся и сказал: «Скоро будут! Действительно, не более, как через полчаса, подъехал автомобиль. Смотрю, там те два офицера и два матроса, довольно пьяные. Офицеры молчат. Я не решился с ними заговорить. Стало совсем темно. «Едем!» И мы двинулись. Вскоре заехали во двор какого-то домишка, где окна были заперты ставнями. Это оказался притон. Все мы вышли. Матросы вынули револьверы, постучались, нам отворили, и мы все вошли в комнаты. нас здесь встретила женщина-хозяйка. Матросы были здесь, как у себя дома. Началось пьянство. Женщины вели себя отвратительно. Сначала подошли к нам, но матросы им запретили разговаривать с нами. Один офицер, кажется Волк, встал и стал ходить около окон. Матросы это заметили. «Что, удрать хочешь? – закричал один, – небось, не удерешь! Петя, дай ему!» Подскочил коренастый матрос, изо всей силы ударил его под зубы, под подбородок ручкой нагана. Волк зашатался, и у него изо рта пошла кровь. Хозяйка закричала: «Что вы делаете?