Уотсоны - [10]
— Ну, вот все и закончилось, — с сожалением проговорила Эмма, войдя в столовую Эдвардсов, где уже был накрыт стол для ужина, и старшая горничная деловито зажигала свечи. — Как жаль, мисс Эдвардс, что все кончается так скоро и невозможно поворотить время вспять! — К сему она присовокупила немало теплых слов благодарности за приятно проведенный вечер. Премного хвалебных речей в адрес блестящего, изысканного и благородного собрания произнесено было и мистером Эдвардсом; правда, за весь вечер он ни разу не отошел от карточного стола, вставая лишь затем, чтобы пересесть на другой стул[5], и оставалось лишь удивляться, когда он успел сделать столь тонкие наблюдения. Впрочем, коль скоро из пяти робберов он выиграл четыре, то как могло собрание не быть изысканным и блестящим? В ходе обмена замечаниями, сопровождавшего приятную церемонию ужина, его дочери не раз довелось порадоваться благодушию своего папеньки.
— Мэри, — обратилась к ней миссис Эдвардс, — что- то я не пойму: как вышло, что ты так и не танцевала ни с одним из молодых Томлинсонов?
— Они приглашали меня всякий раз слишком поздно: я была уже приглашена.
— Но последние-то два танца ты уж точно должна была отдать мистеру Джеймсу: миссис Томлинсон сказала мне, что он пошел тебя приглашать, — а за две минуты до того я собственными ушами слышала от тебя, что ты еще не ангажирована!
— Да... тут произошло недоразумение. Выяснилось, что я не совсем правильно поняла. Я полагала, что приглашение относится к следующим двум танцам — если, конечно, бал будет еще продолжаться; но капитан Хантер заверил меня, что он имел в виду ближайшие два.
— Так, значит, последним твоим кавалером оказался капитан Хантер? — обратился к Мэри отец. — А кто же был первым?
— Капитан Хантер, — последовал смиренный ответ.
— Гхм-м! Экое, однако, постоянство. Ас кем еще ты танцевала?
— С мистером Нортоном и мистером Стайлзом.
— Кто они такие?
— Мистер Нортон дальний родственник капитана Хантера.
— А мистер Стайлз?
— Его близкий друг.
— И оба из того же полка, что и их дальний родственник и близкий друг, — присовокупила миссис Эдвардс. — Увы, наша дочь провела весь вечер в окружении красных мундиров — хотя я, признаться, была бы намного довольнее, если бы она не пренебрегала вниманием наших добрых соседей.
— Да, соседей забывать не годится, — благодушно согласился мистер Эдвардс. — Но что прикажете делать бедным девушкам, коли военные оказываются проворнее всех прочих кавалеров?
— Что делать? Перво-наперво, я полагаю, не обещать по нескольку танцев кряду.
— Оно, конечно, верно; но помнится, душа моя, что и мы с тобой прибегали в свое время к тому же средству.
Миссис Эдвардс смолчала; Мэри вздохнула свободнее. Дальнейшее подтрунивание носило характер вполне добродушный, и Эмма отправилась спать в наилучшем расположении духа, а в ее голове кружились Осборны, Блейки, Ховарды...
Утро принесло с собою множество гостей; дверь в доме Эдвардсов почти не закрывалась. Визит к миссис Эдвардс на другое утро после бала давно вошел у соседей в обычай, сегодня же всеобщее стремление исполнить добрососедский долг подстегивалось еще и изрядным любопытством: каждому хотелось поближе взглянуть на красавицу, очаровавшую накануне лорда Осборна.
Мнения, как это всегда бывает на смотринах, сильно разошлись: одни не находили в Эмме никаких изъянов, другие никаких достоинств; кому-то ее смуглая кожа казалась верхом совершенства, иные уверяли, что меньшая мисс Уотсон и вполовину не так хороша, как была ее сестра Элизабет десять лет назад. В смене лиц и обсуждении вчерашнего бала утро пролетело незаметно. Эмма, к немалому своему удивлению, обнаружила, что уже пробило два, а между тем о коляске из Стэнтона не было ни слуху ни духу. Забеспокоившись, она дважды подходила к окну и совсем уже собралась спрашивать хозяев, нельзя ли послать слугу узнать, в чем дело, как
наконец в гостиную проникли с улицы долгожданные звуки подкатившего к крыльцу экипажа.
Эмма снова поспешила к окну, однако вместо удобной, хоть и не слишком элегантной отцовской коляски увидела изящный двухколесный экипаж, запряженный парою лошадей. В ту же минуту хозяевам было доложено о прибытии Тома Мазгрейва, и миссис Эдвардс приняла свой самый неприступный вид. Гость, нисколько не обескураженный холодностью приема, держался совершенно непринужденно. Он сделал каждой даме по изысканному комплименту, после чего повернулся к Эмме и вручил ей записку от старшей мисс Уотсон, не забыв упомянуть при этом о некоем постскриптуме, переданном ею на словах.
Записка — которую Эмма начала читать, пожалуй, несколько ранее, нежели миссис Эдвардс пригласила ее не церемониться, — заключала в себе всего несколько строк. Элизабет сообщала ей, что их отец, вследствие нежданного улучшения самочувствия, принял решение посвятить сегодняшний день визитам, наметив при этом самые дальние концы. А посему возвращение Эммы домой никак не возможно до завтрашнего утра — разве что Эдвардсы предложат ей свой экипаж, что маловероятно; или же она воспользуется какой-нибудь оказией, буде таковая представится; или пойдет пешком. Едва пробежав все это глазами, Эмма принуждена была снова обратить внимание на Тома Мазгрейва, поскольку тот продолжал свою речь.
В начале XIX века английская писательница Джейн Остен (1775–1817) писала свои романы с изяществом, глубиной и мудростью, которые избавили жанр романа от клейма «несерьезности» и научили многие поколения читателей и писателей тому, что книге, чтобы быть глубокой, не требуется напыщенная монументальность. Иронизируя, Джейн Остен превращала повседневность в книги. На протяжении уже двух столетий с ней — автором и персонажем истории мировой литературы — сверяют себя и читатели, и писатели.«Гордость и предубеждение», шедевр английской литературы, был написан Джейн Остен в 1796–1797 годах и до сих пор не утратил своей популярности.
Ироничная история очень умной молодой женщины, попадающей впросак постоянно — по наивной глупости окружающих? О да!Величайшая (и первая в мировой литературе) книга об интеллектуалке, стоящей на голову выше своего мелкопоместного, уныло-благополучного бытия? Конечно же!И, наконец, роман, что совсем недавно обрел вторую жизнь в качестве блистательной экранизации? Безусловно!Что это? «Эмма». Самое едкое, самое точное, самое саркастичное из произведений ярчайшей писательницы XIX в.
Может ли история любви сочетать в себе романтизм и искрометный юмор? Способна ли история приключений одновременно захватывать и смешить? Может, если речь идет о романе Джейн Остен «Нортенгерское аббатство».Эта книга, навеки вошедшая в золотой фонд мировой литературы, по-прежнему покоряет миллионы читательниц по всему миру, по-прежнему читается на одном дыхании и по-прежнему поистине потрясает своим изяществом, блеском и неподражаемым, лукавым обаянием...
«Доводы рассудка» Джейн Остен — роман, не подвластный ходу времени. Поразительное по глубине, психологизму и изящному, прозрачному лиризму повествование о судьбе молодой женщины и ее нелегкой, полной неуверенности, ошибок и сомнений любви. Это произведение выдержало испытание вот уже несколькими эпохами и не утратило своего искреннего очарования. Идут годы, однако «Доводы рассудка» были и остаются золотой классикой мировой литературы и продолжают поражать воображение новых поколений читательниц…Перевод с английского Елены Суриц.
Что важнее при выборе спутника жизни – чувства или разум? Да и в самой жизни, собственно, чем лучше руководствоваться? «Разум и чувства» – типичная история своего времени. История матери и трёх дочерей, в одночасье оставшихся без мужской поддержки, и вынужденных самостоятельно пробиваться в жизни в непростой век, принадлежавший мужчинам.Нет, более прекрасного и вдохновляющего чувства, чем любовь. Любовь окрыляет и заставляет совершать безумные и жертвенные поступки, любовь способна преодолеть все преграды и предубеждения.
Никчемна и ничем не примечательна жизнь обитателей английского поместья, мелки и ничтожны их интересы — личные удобства, честолюбие, деньги. Ложь, лицемерие, ханжество разрушают благополучие и порядок дома в Мэнсфилд-Парке, лишают его хозяев, их детей и родственников взаимопонимания и единства.Как жить? Как внести разумное начало в этот хаос всеобщего несогласия?Ответ на этот вопрос дает Джейн Остен, создав замечательный образ Фанни Прайс, с которой связана главная тема романа — тема нравственного прозрения.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Алан Александр Милн — в ипостаси одного из величайших британских юмористов, произведения которого критики ставят рядом с шедеврами абсолютных классиков жанра — Пелема Г. Вудхауса, Джерома К. Джерома и Ивлина Во… «Очень недолгая сенсация» — интересный опыт Милна в жанре иронического детектива, непередаваемо смешной роман об опасных и забавных приключениях непосредственной английской девушки эпохи «золотых двадцатых», случайно впутавшейся в нелепую историю с таинственной гибелью эксцентричной тетушки — и совершенно уверенной, что ее считают главной подозреваемой в убийстве.