Унтовое войско - [180]

В Иркутск пришли письма из Усть-Зейской станицы. В них писалось, что на правом берегу собираются вооруженные толпы.

Для успокоения китайского правительства Муравьев послал в Ургу кяхтинского пограничного комиссара. Тот был принят в Урге с почестями и имел откровенные беседы с амбанями.

Муравьев надеялся сохранить мирные отношения с китайским правительством.

Англо-французские отряды, высадившись на материковом Китае, угрожали взятием Тяньцзиня. Китайские власти после решительных представлений Муравьева наконец-то поняли, кто у них враг, а кто союзник. Богдыхан запросил помощи у русских.

Русские дипломаты пожелали выступить посредниками воюющих сторон. Предпринимались разнообразные попытки сохранить китайский суверенитет и отклонить наиболее дерзкие и тягостные для Китая требования англо-французов.

Русские не ограничились дипломатией, зная нрав западноевропейских политиков и состояние войск у китайцев. Министерство иностранных дел послало из Петербурга в Пекин специальный лист:

«Китайское правительство должно видеть из теперешних неприязненных действий с европейцами, что войско его с употребляемым ныне оружием не в состоянии противиться военным силам западных держав и что необходимо изменить все свое военное устройство, если оно не хочет, чтобы Китай подпал совершенному влиянию иностранцев. Россия готова для этого помочь Китаю приобрести разные нужные ему военные материалы, и если бы пекинский кабинет понял важность этого предложения, то наше правительство могло бы оказать ему большую услугу, прислав несколько хорошо знающих военное искусство офицеров, которые бы научили китайцев всем новым усовершенствованиям в военном деле и тем предохранили бы Китай от беспрерывных новых на него нападений иностранных народов».

Предусматривалось на первых порах обучение русскими инструкторами до двадцати молодых офицеров — детей маньчжурских сановников и до одной тысячи солдат. В дальнейшем намечалось сформировать десятитысячный корпус, вооруженный русскими ружьями и пушками.

Муравьев всю зиму и весну 1858 года прожил в раздраженных чувствах. Китай вел себя вовсе странно. Выставлял свое упрямство, Замешанное на капризах. Из Петербурга, что ни месяц, шли в Пекин письма. Русский сенат настойчиво указывал китайскому трибуналу на необходимость закрепления за Россией всего левого берега Амура, морского побережья до Кореи и обеспечения свободы плавания по Уссури.

На заседании главного управления Восточной Сибири Муравьев возмущался:

— Уж не хочет ли Пекин показать всему миру, что Россия для него мало что значит? Как можно молчать, надув губы, не решая серьезного дела и не давая никаких объяснений? Не пора ли нам потребовать… да, да, потребовать… чтобы с нами считались? Дело с переговорами далее тянуть не следует. Раз сенат дал мне поручение на ведение переговоров с представителями Китая, то я стесняться не намерен, я не красная девица…

Из Иркутска выехал курьер в Айгунь. Он вез пакет амбаню. Муравьев писал, что он со вскрытием рек спустится нынче вниз по Амуру для расселения там казаков, и если у амбаня и имеется желание вести переговоры, то ему, генерал-губернатору, удобно встретиться с уважаемым амбанем на обратном пути.

Муравьев чувствовал, что наступает решающее время для переговоров и, превозмогая недуг, пустился в дальнюю дорогу.

Айгуньский амбань, предупрежденный курьером, прибыл в Усть-Зею, чтобы встретить генерал-губернатора с известием о том, что китайский главнокомандующий приехал в город и просит Николая Николаевича Муравьева отменить дальнейшее плавание: пора поговорить о разграничении на Амуре.

Муравьев согласился с предложением китайцев начать переговоры, но выехать в Айгунь не спешил.

Трое суток он выжидал. На четвертые сутки по приказу генерала высокопреосвященный Иннокентий, архиепископ Камчатский, Курильский и Алеутский, заложил в Усть-Зейской станице храм во имя благовещенья господня. Муравьев отписал в Петербург, что он полагает учредить здесь город и считает приличным дать новому городу наименование Благовещенск. В шутливом тоне генерал добавил, что «китайский главком прибыл для переговоров и манджуры вообще желают со мной поболтать».

Утром катер Муравьева в сопровождении двух канонерских лодок прибыл в Айгунь. Губернатор приглашался на обед к амбаню. Но приглашение на обед было лишь поводом для встречи Муравьева с высоким гостем амбаня — Хэйлунцзянским главнокомандующим и уполномоченным цинского двора князем И Шанем. Князь торопился договориться с русскими о разграничении земель.

Цины то молчали годами, не замечая писем русского сената, а то вдруг заторопились…

— Да ведь и их понять можно, — говорил Муравьев сопровождавшему его приставу духовной миссии, статскому советнику. — Англо-французы взяли Кантон и ныне они на подступах к Тяньцзиню. Вот китайцы и торопятся провести с нами переговоры.

Муравьев хотел поторжественнее обставить встречу. На широком амурском травяном раздолье поставить русскую и китайскую палатки. Палатки убрать турецкими и персидскими коврами. Столы накрыть шелковой тканью с позолотой. Кресла поставить черного и красного дерева. Да где сие возьмешь?