Универсальное устройство - [140]

Наглухо запертые двери обескураживали одних сотрудников и действовали на нервы другим. Особенно тем, кто работал в команде iPod и кому, естественно, приходилось выполнять задания, связанные с изготовлением аппаратного обеспечения для устройства, чьё программное обеспечение было запрещено видеть. Приходилось создавать поддельную операционную систему, чтобы люди могли опробовать аппаратуру.

«Вот тогда-то мы изобрели „страхофон“ – эксклюзив Apple, смесь паранойи и политики секретности в самых худших их проявлениях, – рассказывает Григнон. – „Страхофон“ – проверочное устройство, которое выглядело так, будто клоуна стошнило прямо на экран. Самое уродливое устройство, на котором можно было набирать текст, у него имелся весь функционал, но ровно настолько, чтобы им смогли воспользоваться люди, отслеживающие качество „железа“. В основе „страхофона“ лежала базовая версия iOS, но никаких деталей нового пользовательского интерфейса там не было. С её помощью сотрудники AT&T могли проверить качество связи, с ней могли работать наши собственные специалисты по контролю качества, однако восемьдесят процентов людей, участвовавших в программе, не могли видеть настоящий пользовательский интерфейс, которым планировали снабдить iPhone».

Настаивая на том, чтобы пользовательский интерфейс держали в тайне, Форсталл изрядно усложнил жизнь Тони Фаделлу, которого недавно повысили до первого заместителя директора и которому, единственному из всей его команды, позволялось видеть, что из себя представляет программное обеспечение. «Форсталл мастерски сыграл на слабостях Стива: он подкармливал его паранойю, чтобы побольше раздувать всю эту суперсекертную шумиху и чтобы держать Тони в стороне», – говорит Григнон.

Такая скрытность подрывала общую культуру Apple, возводя между друзьями стену и тормозя весь прогресс работы над телефоном.

Нитин Ганатра и Энди Григнон как были, так и остались добрыми приятелями. Когда я приехал за несколькими интервью в Кремниевую долину, я встретился с Григноном в Халф Мун Бэй, пабе на берегу океана, где мы с ним и побеседовали. На следующий день я встретился с Ганатрой в мексиканском ресторанчике в Пало-Альто. Я рассказал ему, что вчера повидал его старого друга Энди Григнона, и тот передал для него послание. Ганатра не дал мне договорить.

«Просил передать, чтобы я пошёл нахрен? – ухмыльнулся Ганатра. Он попал в точку. – Верно? Что ж, когда увидите его в следующий раз, будьте добры, пошлите его туда же». Видите? Друзья. Но вот что рассказал мне Григнон об их совместной работе над iPhone:

«Люди могут прекрасно дружить в свободное время, а на работе всякое случается. Бывает, приходится делать пакости, и это ужасно. В такие моменты Нитин и я, близкие друзья по сей день, старались держаться в стороне от всего этого дерьма, и он – мой настоящий друг. Мне нравится общаться с ним… но тогда, во время работы, я бы, не раздумывая, выпихнул его под автобус или в некоторых случаях прошёлся бы по нему, если бы это помогло делу, или испортил ему жизнь, просто чтобы надавить, – я бы всё это сделал. И он поступил бы точно так же, и я знал, что да, он так и поступит. Но после всех рабочих страстей мы выходили на улицу, шли выпить, курили и делали, что душе угодно, и всё было здорово».

До того, как Григнон присоединился к команде iPod, он тесно сотрудничал с Ганатрой, Скоттом Херцем и другими членами нынешней Пурпурной команды. Они любили вместе обедать – «Мы рассказывали друг другу, кто над какой хреновиной работает, почтовой программой или iChat, шутили друг над другом и всё в таком духе, и было просто круто», – однако за время разработки iPhone прежний настрой переменился.

«Наши обеды превратились в мексиканские противостояния. Мы до сих пор, следуя традиции, обедали все вместе. И они начинали говорить кодовыми названиями и начиналось: „Что ты думаешь об XYZ?“, – а в ответ ещё один код. А я им: „О чём речь?“ А они: „Мы не можем сказать“, – вспоминает Григнон. – Просто чепуха какая-то творилась. Пассивно-агрессивная. В зависимости от того, кто о чём молчит… Порой мы вообще просто сидели и ели в полной тишине. Хоть и речь о праздной болтовне, но мы явно не могли дождаться, когда же наконец сможем вырваться из окружавшей нас обстановки и вернуть всё, как было. Они были моими друзьями – мне нельзя быть откровенным с друзьями? Просто верх идиотизма».

По сей день в голосе Тони Фаделла слышны нотки раздражения, когда речь заходит о политике iPhone. «С политикой было совсем сложно, – говорит он. – И со временем становилось только хуже. Она поощрялась Стивом, потому что он не хотел показывать пользовательский интерфейс – по нему было видно, и он не позволил бы кому-либо ещё из команды аппаратного обеспечения увидеть его, поэтому и появился этот квазидиагностический интерфейс операционной системы. Так что условия были суперконфиденциальными, и они подстегивали другую команду… Вам нужно было получать разрешение на всё что только можно, и в результате между двумя рабочими группами выросла глухая стена».

Команда, работавшая над созданием аппаратуры для iPhone, и команда, работавшая над программным обеспечением для него, чуть ли не воевали друг с другом. «Они не желали работать сообща. Они желали перекладывать вину друг на друга, – говорит Фаделл. – Всю дорогу слышишь одно только: „Нет, вы ничего не понимаете“». Просто непревзойдённый способ изготовить продукт, особенно тот, где аппаратное и программное обеспечения так плотно переплетены друг с другом. В конце концов тотальная секретность почти намертво задушила всякий значимый прогресс.