Унгерн. Демон монгольских степей - [5]

   — Каково вооружение дивизии?

   — Исправных пулемётов больше двадцати. Орудий горных восемь.

   — Откуда у вас столько пушек? По нашим разведданным их меньше.

   — Вы забыли, что несколько орудий я захватил у вас в бою у дацана Гусиноозёрского.

   — Почему вы разделили Азиатскую дивизию на две бригады у озера Эгин-Гол?

   — Разделение произошло само собой. Для удобства управления в походе.

   — Действовали вы в Монголии самостоятельно? Или в контакте с кем-нибудь? С кем именно?

   — Я действовал всегда вполне самостоятельно. Связи с атаманом Семёновым и его японцами не имел.

   — Почему вы не хотели установить связь с Семёновым, вашим бывшим начальником?

   — Семёнов сам этого не хотел. Да и какой помощи можно было от него ожидать. Присылал только одни советы, где и как воевать. А на мои письма из Урги Семёнов вообще не отвечал. Обиделся на мои победы, что ли.

   — Но вы же в приказе номер пятнадцать признали его своим начальником? Не так ли?

   — Признал. Но только для того, чтобы поднять боевой дух бойцов моей дивизии.

   — Как вы узнавали о планах нашей пятой армии?

   — Очень просто. Имел в Урге радиостанцию. Искровую. Она перехватывала информацию — телеграммы и сообщения из Читы и Харбина.

   — Что побуждало вас вести борьбу с Советской Россией? И какие цели вы преследовали в этой войне?

   — Я боролся за восстановление российской монархии. Именно это заставило меня продолжать борьбу даже после расстрела адмирала Колчака. Мне думается, что именно сейчас пришло время для восстановления монархии.

   — В чём же кроется источник такой веры в царство Романовых?

   — Источник моей веры — Священное Писание.

   — С какой целью вы предприняли поход на Ургу?

   — Чтобы восстановить в Монголии власть маньчжурского хана.

   — Вы хотели достичь политического влияния в Монголии?

   — Нет, титул вана монгольские князья мне преподнесли но своей воле. Я этого у них не добивался.

   — Как к вам лично относился монгольский правитель хутухта, Богдо-гэген?

   — Уважаемый мною Богдо-гэген Джебцзун-Дамба-хутухта был очень благодарен за изгнание китайцев с монгольских земель. Я был у него три раза. Могу заметить, что хутухта любит выпить. У него ещё есть запасы старого шампанского.

   — Вы знали, что полковник Сипайло зверствовал в Урге?

   — Да, мне было известно и о расстрелах, и о конфискациях, и о пьянстве.

   — А о насилиях Сипайло над женщинами знали?

   — Это просто вздорные слухи. И не больше.

   — Ваша одежда, как нам видится, должна была привлекать монголов?

   — Пустое. В жёлтом халате я виден был своим бойцам издалека. И днём, и ночью.

   — Что вас побуждало на столь жестокое обращение с подчинёнными?

   — Я бывал жесток только с плохими офицерами и солдатами. Такое обращение вызывалось требованиями воинской дисциплины, принятой во всех армиях. Даже в азиатских.

   — А как вы понимаете армейскую дисциплину?

   — Я — сторонник палочной дисциплины, как прусский король Фридрих Великий, как всероссийский государь-император Николай Первый.

   — Что толкнуло вас на поход в ДВР, в Советскую Россию?

   — Я пошёл в поход по той причине, что стал замечать: местное население стало тяготиться моим войском, которое надо было кормить.

   — Почему тогда дивизионное интендантство с возимым запасом провианта было отправлено, скажем, не к Троицкосавску, а в Ван-Хурэ?

   — В случае неудачи в Забайкалье я собирался совершить поход на запад монгольских степей.

   — У вас была агентура на советской территории?

   — Нет, таковой не было. Хотя добровольных помощников мой штаб имел немало.

   — Почему вы приказали в Гусиноозёрском дацане выпороть всех местных лам?

   — Потому что они начали грабить дивизионный обоз.

   — Бели бы вам удалось удержаться против нас в Забайкалье, то каковы были бы ваши дальнейшие действия?

   — Они выражались бы в активности на русской территории...

Будучи человеком достаточно проницательным, Унгерн довольно быстро понял истину того, почему с ним в красном плену «носятся как с писаной торбой». А дело обстояло просто. За годы Гражданской войны все наиболее известные военные вожди Белого движения или погибли, или оказались в эмиграции. Адмирал Александр Колчак, пусть даже и Верховный правитель России, в счёт не шёл. Его выдали чехи, командование армии, которая являлась частью сухопутных сил одной из держав Антанты — Франции. Это был общеизвестный факт, и Красная Армия в деле пленения Колчака была ни при чём. Да и выдали его белочехи не большевикам, а иркутским эсерам.

В зачёт не шёл и несостоявшийся диктатор России, бывший Верховный главнокомандующий в 1917 году, ставший затем первым командующим белой Добровольческой армией генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов. Он погиб в бою под Екатеринодаром. То, что волочили по улицам этого города и подвергали всяческим надругательствам, было его трупом, вырытым из свежей могилы.

А вот барон Унгерн фон Штернберг был живым вождём белых и в Забайкалье, и в соседней Монголии. Поэтому, как решили в Москве, суд над ним должен был быть образцово-показательным, с соблюдением всех признаков законности. Значимым являлось и то, как тогда говорилось и писалось в газетах, что белый барон Унгерн был захвачен в бою, а чёрному барону Врангелю удалось-таки удрать за границу.